Вариант "Ангола"

– Оно, конечно, хорошо бы, – пробормотал старшина, подтягивая подпругу у Звездочки. – Только боюсь я, завтра же его гиены разроют. Не по-христиански мы поступаем, что тут его зарыли… но не можно дальше тащить. Не дай боже, из-за него и нас побьют. А камни я для ребят выложил, чтобы они чего не подумали. Может, завтра кто из них так вот ляжет?

– Неужели они про гиен не догадываются? – прошептал я.

– Может и догадываются, только не в этом дело, – уклончиво сказал старшина. – Беритесь за своего языка, товарищ капитан, ваша очередь.

На самом деле, пошли мы быстрее. Носилки тащили вчетвером, один вел кобылу и один уходил вперед в качестве охранения. Периодически мы менялись, пока наш пленник не очнулся. Я в это время нес его слева, в головах, поэтому сразу увидел открывшиеся глаза. Португалец издал протяжный стон и сморщился.

– Qual И? Onde estou? (Что случилось? Где я? (порт.) – авт.) – пробормотал он очень слабым голосом.

– Mentira calmamente. VocЙ estА em cativeiro. Quero viver – ser obediente (Лежи тихо. Ты в плену. Если хочешь жить, будь послушным (порт.) – авт.), – немедленно отозвался я. Не уверен, все ли слова я говорил правильно, но пленный, кажется, понял, что я хотел до него донести.

Португалец, едва напрягшись, безвольно откинулся и закрыл глаза. Даже смуглая кожа не могла скрыть сильной бледности. Может быть, его тошнит из-за сотрясения мозга, а может быть, это у него от страха. Вряд ли это большой смельчак, если бросился удирать при первых выстрелах.

– Очнулся, собака, – сквозь зубы процедил Валяшко, которому "посчастливилось" идти впереди меня. – Пора его на ноги поставить, а то несем, как фон-барона.

– Вот, сделаем привал для приема пищи, там и разберемся, – отрезал Радченко – он как раз только встал к нам в носильщики, рядом с Валяшко.

И вправду, в следующей роще сделали привал чуть побольше. Звездочку разгрузили и расседлали, чтобы стереть пот и грязь. Быстро поели всухомятку, хотя мясо уже стало слегка пованивать. Все молчали. Португальцу дали только воды, и с той его чуть не стошнило, однако нести его больше никто не собирался. Я объяснил ему положение, хотя слова иногда подбирал с трудом. Он понял меня и заверил, что постарается идти, хотя ему очень, очень плохо. Тошнота, больная голова, круги перед глазами, слабость во всем теле – явные признаки сотрясения. Или он врет, опасаясь расправы, пыток, или чего еще там. Я сказал, что скидок на болезнь ему никто делать не будет. Станет обузой – расстреляем. В тот же момент на глаза бедняги навернулись слезы, и я понял, что говорил с ним совершенно серьезно. Неужели я на самом деле был готов расстрелять этого человека просто так, потому что он не может идти, а мы не можем его тащить? Он, конечно, враг… но что это значит? Начальники послали этого бывшего крестьянина или рабочего выполнять приказ. Он ведь даже не стрелял в том бою. И все же, я осознал, что готов буду приказать убить его, а уж Валяшко сделает это без всяких колебаний.

И португалец тоже понял это. Поэтому, когда настало время идти, он встал на подгибающиеся ноги и поплелся, конвоируемый Новиковым. Сначала мы двигались заметно медленнее, чем когда несли его на носилках, однако потом пленный пошел бодрее. Наверное, он все же больше притворялся пострадавшим, чем пострадал на самом деле. К тому же наступал вечер, с океана дул ветер, жара спадала.

Так мы шли остаток дня и всю ночь. Никто нас не видел, и мы никого не встретили, самолеты не пролетали, саванна была совершенно пустынной. Утром, часов около десяти, совершенно вымотанные, мы вернулись на прииск.

* * *

– Assim, seu nome, unidade, quem И o comandante, que deveria ser sobre a terra (Итак, твое имя, часть, кто командир, что нужно было на берегу? (порт.) – авт.), – я старался говорить медленно и четко, хотя ясно было, что произношение у меня совершенно никуда не годится. Некоторые слова приходилось подолгу подбирать, но я был уверен, что пленный меня понимает.

Его звали Эдуардо Салвеш, он служил рядовым колониальных войск в Бенгеле. Отец – португалец, мать из местных мулатов – не негритянка, но и далеко не белая. Отец был мелким лавочником, но давно умер, и они разорились. Мать сейчас зарабатывала шитьем, а Эдуардо пошел в солдаты. Занятие казалось весьма непыльным и приносило стабильный доход. Одежда, еда, небольшое, но постоянное жалованье. Через несколько лет можно было стать капралом, а там и сержантом. Или перейти в полицию. Полицейский в Анголе – очень уважаемый человек, таким просто не станешь.