Вариант 19

— Чешется зараза, — Катя с сомнением осмотрела гранаты и вдруг протянула их прапорщику. — Знаете, Герман, вы лучше их заберите от греха подальше. Я, пожалуй, в решительный момент шибко задумаюсь, чего куда сдвигать и отжимать. А в свалке любые раздумья совершенно излишни.

— То есть как? Вы же, Екатерина Георгиевна, в бою мгновенно ориентируетесь. Я бы сказал, просто с мистической скоростью. Я, э-э… подобного не видел.

— Ну и благодарите богов. Мы неэстетичные. Просто мясники. Только бойня наша размерами попросторнее любого мясокомбината будет. Да и не слишком я быстрая. Куда проворнее специалисты бывают. Вы, Герман, с ними лучше не встречайтесь. Вы человек интеллигентный, чуткий. Вам бы в стороне держаться. Да, кстати, заканчивайте с карабином, и спать ложитесь.

— Екатерина Георгиевна, если вы завтра собрались идти в город, разумнее мне в часовые заступить. Если вы не доверяете….

— Не в этом дело. Полагаю, совать ствол нагана в ухо спящей даме вы не станете, — слишком уж театрально. Но день у вас нехороший выдался. Отдыхайте. А меня скоро Прот сменит.

— Он всего лишь мальчик. К тому же, не слишком здоровый.

— Он весьма разумный мальчик. Прямо на редкость. Отдыхайте, Герман Олегович, — Катя встала и, прихрамывая, направилась к лошадям.

Герман посмотрел на гранаты и пробормотал:

— Насчет бомб, зря. Приличная граната. На фронте бы таких побольше….

Слух у девушки был хороший. Обернулась:

— Да я не спорю. Но к ним навык нужен, а учиться некогда. Вы, Герман Олегович, меня за пальбу извините. Я к господам дроздовцам ненависти не питала. Но если столкнулись на узкой дорожке, то тут уж кто кого. Мне искренне жаль. Я девушка дурная и беспринципная, но когда меня убить собираются, очень раздражаюсь. Инстинкт, вероятно.

Пока Герман мучился, что бы такое ответить, Катя исчезла в темноте. Прапорщик, морщась, вставил затвор на место, и зарядил винтовку.

Лечь пришлось спиной к Пашке, — спина у пролетария была теплая, широкая, и пахло от него все тем же "комариным" папоротником.

***

Проснулся Герман от щебета. Зяблики разгалделись. Думать ни о чем не хотелось. Сквозь веки щекотал солнечный свет. Кобура нагана давила в бок, но шевелиться не хотелось еще сильнее, чем вспоминать и задумываться.

— Эй, ваше благородие, снедать будешь, или забастовку объявил? — по каблуку сапога постучали. Довольно вежливо, — надо думать, господин пролетарий выспался и пребывал в чудном расположении революционного духа.

Герман сел и чуть не стукнулся макушкой об ось брички.

Пашка ухмыльнулся:

— Силен дрыхнуть, господин прапорщик. Давай-ка потрапезничаем. Дел полно.

Герман выполз из-под брички. У ведра с водой устроился на корточках Прот, ополаскивал заспанную физиономию.

— Ты, ваше благородие, давай, тоже умойся. Екатерина Георгиевна о водных процедурах отдельно упомянула.

Завтрак был скромным: остатки хлеба, тоненькие ломтики сала, последний, с трудом расколотый кусок сахара.

— Пояса придется затянуть, — бодро заявил Пашка, наливая в единственную кружку холодной воды. — На ужин щи из крапивы сварим. В обед приказано поститься, костер не разводить. Унюхать могут.

— А ужин не унюхают? — пробормотал Герман, стараясь аккуратнее класть в рот крошащийся колючий хлеб.

— В потемках спокойнее, лишних носов меньше, — пояснил Пашка. — Хитрых дров Екатерина Георгиевна нам припасла. К тому же обещалась к полуночи непременно вернуться. Намекала, что по возможности харчей притащит.

— Ты ей прямо как своему комиссару веришь, — с неожиданной для самого себя злобой сказал Герман.

Пашка глянул искоса:

— Чего ж не верить знающему человеку? Сурова девица, конечно, да как же ей без этого? Ты злобство копить заканчивай. Вчера некуда было деваться. Шлепнули бы нас без долгих разговоров.

— Да с чего ты взял? По себе судите, "товарищы-ы"?

— Что я совсем дурной, чтобы не понять? Твой поручик на нас уже как на прелые колоды смотрел. Да и ты, прапор, если без злобы припомнить, тоже догадался бы.

Герман промолчал, взял протянутую Протом кружку с водой. Поздно кричать, револьвером грозить. Преступник и однозначный предатель вы, господин "почти подпоручик".

— Павел, а что еще Екатерина Георгиевна приказала, когда уходила? — спросил мальчик, собирая крошки с тряпицы, служащей скатертью.

— Первое — вести себя тише мышей, — Пашка загибал пальцы. — Второе — обиходить лошадей. Третье — пулемет должен блестеть как у кота яйца. Винтовки и шпалеры — само собой. Четвертое — постираться. Про ужин я уже сказал. Главное, — соблюдать повышенную бдительность. Да, когда будем стираться, не забыть про командирские галифе и сорочку.

— Я стирать дамские портки не буду, — категорически заявил Герман.

— Ага, ты же гордый, — кивнул Пашка. — Ничего, обойдемся. Я вот Екатерине Георгиевне юбку помогал штопать, не погнушался. Хрен с тобой, ваше благородие. Ты хоть свое исподнее простирни. И повязку. А то вокруг благородного лба чирьи венчиком разбегутся.