Вариант 19

Герман зябко передернул плечами. Под утро стало прохладно, сквознячок, пусть и не атлантический, лез под потертую шинельку, ковырялся призрачным пальчиком в двух дырах на левом боку. Нужно было быть попроще, без апломба, солдатскую шинель брать. Позарился на летнюю офицерскую, как же, — всё былые чины и звания не забываются. Лучше бы дыры заштопал, да нитки от сорванных погон срезал. Чересчур простуженные и ободранные варвары священного ужаса Европе не внушат.

Шинель с теплого трупа Герман содрал третьего дня. Не погнушался —, может, от шока, а может, уже осознал: — дороги назад не будет. На разъезд наткнулись в сумерках…

…- Отвыкла я от седла, спина болит, — пробормотал Катя, привязывая повод к задку и запрыгивая на бричку. Прот подвинулся, и предводительница с облегчением вытянула длинные ноги в когда-то красных, а ныне буро-серых сапогах. Гнедой, фыркая с таким же облегчением, потрусил следом за бричкой. Двигались целый день, в основном по узким лесным дорогам. Лишь в полдень пришлось отсиживаться в зарослях у реки, пережидая, пока по шляху проползут медлительные возы. Секретов из плана каомпании Екатерина Георгиевна не делала: уйти подальше от Бабайских хуторов, сёла обходить, на глаза никому не попадаться. Цель — к завтрашнему вечеру выйти к Мерефе. Там командирша собиралась прогуляться в больницу, проведать одного знакомого. "Апельсинов занести, про жизнь поболтать". Про апельсины ни Герман, ни Пашка не поняли, но общий замысел командирши уяснили.

— Екатерина Георгиевна, может, этот писклявый уже и не там, — сказал Пашка. — Может, он на хуторах отлеживается. Он же бандит, ему в больницу не с руки. В Мерефе, должно быть, сейчас белые. Они, ясное дело, всё одно гады, но друг друга не шибко любят. Не, не сунется он в больницу.

— По-моему, наш Писклявый и с теми, и с другими договорится, — сказала Катя. — Кстати, ты, Павлуша, базар фильтруй, господин прапорщик на "гадов" может оскорбиться и про "советы" какую-нибудь гнусность ляпнуть. Заведетесь. А бить мне вас сейчас лень, спина у меня ноет. И остальные части тела тоже побаливают.

Герман покосился на предводительницу с иронией. Ноет у нее, как же. Совершенно непробиваемая особа. Амазонка. Наверняка из тех, кто революцию с полуслова поддержал. Лавры Софьи Перовской этим современным барышням покоя не давали. Наслаждайтесь теперь, господа народники.

— Что молчите, господин прапор? — поинтересовалась Катя. — Вы горизонт обозревайте повнимательнее, но ведь и собственную точку зрения высказать вам никто не препятствует. Если она, точка зрения, не идет в разрез с генеральной линией нашей партийно-цирковой труппы.

— Не идет, — сухо сказал Герман. — Против Мерефы я ни малейших возражений не имею. Но там, уж боюсь вас расстроить, наши пути разойдутся. Мы с Протом отправимся поездом на Лозовую. Ну, а ваша дорога, полагаю, лежит в иные края. Я дал слово доставить ребенка на место и попытаюсь выполнить свое обещание.

— Да мы не слишком разлуке огорчимся, — заверила Катя. — Долг, он превыше всего. Валяйте, прапорщик. Не знаю, правда, как Прот ныне к путешествию в Лозовую отнесется. У мальчика, вроде бы, свои планы имелись.

— Что значит, "свои планы"? — еще суше сказал Герман. — Сейчас не время для детских капризов.

— Вы, Герман Олегович, не сердитесь, — тихо сказал Прот. — Я понимаю, что вы обязаны меня доставить по назначению. Я же не возражаю. Только мне кажется, до Лозовой мы с вами не доберемся.

— Это отчего же? — Герман постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее. — До Лозовой не так уж далеко. Обратимся к начальнику станции. Предписание у меня сохранилось.

— Да вы вперед не забегайте, — сказал Пашка, подбадривая утомившихся лошадей. — Мы за день разве что на пару верст к Мерефе приблизились. Все овраги, да буераки. Що днем, что ночью, никакого ходу нету. Разъездов-то — будто фронт рядом. Может, мы чего не знаем, а, Екатерина Георгиевна?

— Мне тоже не нравится, — пробурчала предводительница, без стеснения задирая ноги на невысокую спинку козлов. — Весьма перенасыщенная войсками местность.