(Если называть вещи своими именами, то для VI в. Центральная и Северная Польша пусты в археологическом отношении. Ссылки на хорошую изученность юга и плохую севера — странны и нелепы. В середине VI в. славяне заселили верховья Вислы, во второй половине VI в. они, естественно, в заметном количестве населяли юг Польши. Севернее даже около 600 г. население еще было очень разреженным.)
«Шелиги, по-видимому, самое раннее по возникновению укрепленное славянское поселение на территории Польши.
В конце VI в., а главным образом в VII в. н. э., небольшие укрепленные поселения-городища появляются и в других районах южной части страны» [104, с. 125].
(Опять активную человеческую деятельность археологи фиксируют только на юге Польши. В конце VI в. население юга Польши настолько увеличилось, что начались конфликты между общинами. Результат — появление укрепленных городищ. В более северных местах городища еще не требовались. В Шелигах большая часть вещей — VII в. Видимо, в конце VI в. оно только возникло.)
«Несколько позже, чем в центральных и южных районах страны, в VII в., а главным образом в VIII в. н. э., славянские поселения, в том числе и небольшие круглые города, появляются также и на севере Польши…
В VIII–IX вв. на всей территории Польши появляются более крупные городища…» [104, с. 126].
(При помощи словесной эквилибристики маскируется факт «белого пятна» в польской археологии. Тем не менее видна ясная картина постепенного роста населения в VII–VIII вв., уже славянского, по всей территории страны, восстановление демографической ситуации к IX в.).
Массовое вымирание балтского населения обезлюдило огромные территории в Восточной и Центральной Европе и сделало славянскую экспансию делом быстрым и несложным. Эта версия хорошо объясняет стремительность появления славян в Псковской и Новгородской земле — уже в начале VII в. — и особенности антропологического облика восточнославянских поселенцев. Потомки новгородских словен сохранили память об этих событиях до XVII в.
В XVII в. в Новгороде была создана летописная повесть на основе как книжных источников, так и местных преданий. Называется она «О истории, что о начале Русской земли и создании Новгорода и откуда происходит род словенских князей, а в иных хронографах эта повесть не обретается». Начальные страницы этой любопытной повести цитирует Б.А. Рыбаков в своей монографии «Язычество Древней Руси» (с. 259), где рассказывается о культе Ящера у новгородцев, мне же интереснее показалась следующая страница повести.
«По малом же времени пришел на землю Словенскую праведный гнев Божий, умерли бесчисленно во всех городах и весях, так что некому и погребать мертвых. Оставшиеся же люди из-за запустения бежали из городов в дальние страны: одни на Белые воды, что ныне зовется Белоозеро, другие на озере Тинном, и назвались весь, другие же снова на Дунай к прежним родам своим в старожитные страны вернулись. Великий же Словенск и Руса опустели до конца на много лет, так что дикие звери обитали и плодились в них.
По некотором же времени опять пришли с Дуная словене, взяли скифов и болгар с собой и начали снова грады те населять. И пришли на них угры белые, и разбили их до конца, и привели Словенскую землю в конечное запустение. Через многое же время того запустения услышали скифские жители, беглецы словенские о земле прадедов своих, что лежит пуста и никем не бережена, и о том пожалели весьма и начали мыслить, как бы им унаследовать землю отцов своих, и снова пошли с Дуная множество их бес числа, с ними же скифы и болгары и иностранцы пошли на землю Словенскую и Русскую, и сели снова у озера Илмеря, и обновили град на новом месте, от старого Словенска по Волхову поприще и больше, и назвали Новгород Великий, и поставили старейшину-князя от рода своего именем Гостомысл.
Также и Русу поставили на старом месте, и иные грады многие обновили, и разошлись каждый с родом своим по широте земли: одни сели в полях и назвались поляне, то есть поляки, другие же мазовшане, те же жмутяне, те бужане, по реке Бугу, те дреговичи, те кривичи, то есть смоляне, те чудь, иные же меря, то есть ростовцы, иные древляне, иные морава, сербы, болгары. Иные же северяне, иные лопь, иные же мордва, иные мурома, а иные же различными именами прозвались» [25, с. 310–311].