Варяги и ворюги

— Извините, — дрожащим голосом произносит он, чувствуя, что сейчас лопнет. — Пардон. У меня срочный разговор. С головным офисом. Один момент.

Он выбегает из кабинета, пролетает мимо секретарши Ларисы, чуть не сбив ее с ног, запирается в туалете и с чувством неземного счастья мочится, со свистом выпуская из легких воздух. Потом долго моет и сушит руки. Подходит к двери приемной и останавливается в раздумье. Конечно, на его месте отец поступил бы совсем по-другому. Но собраться с силами и сделать так, как поступил бы отец, Адриан не может. Что-то мешает. Он заглядывает в приемную и заговорщическим шепотом говорит Ларисе:

— Лариса, я вас очень прошу… скажите им, что я срочно уехал… по делам… пусть на следующей неделе… спасибо.

Снова бежит в туалет, закрывается и слушает, прислонившись ухом к двери. Слышит шаги и голос дамы:

— …Ничего Икки с ним поговорит нормально для первого визита мы с него просто так не слезем даст как миленький их хлебом не корми только пообещай что на всех афишах будет вечером позвоню Икки она сделает а сейчас бежим нам еще к Березовскому надо успеть…

Когда Адриан возвращается к себе, его снова ждут двое. Оба лет пятидесяти. В одинаково мятых черных костюмах. Один с пышными седыми усами. Второй без усов, но с цветными полосками орденских планок на пиджаке.

— …А мы и не скрываем, — басит тот, что с планками. — Чего скрывать-то. Это мы раньше людьми были. Не последними. Вот. — Он хлопает себя по груди корявой ладонью. — Это ж мне не за красивые глаза дали. Скажи, Петр Васильич. В президиумах сидели. На слетах передовиков. За границу ездили, опытом обмениваться. А теперь что? С протянутой рукой пошли. И не скрываем. И не стыдимся. Отстыдились свое. Мне, ты думаешь, перед тобой стыдно, что я к тебе просить пришел? Не-а. Ни вот стелечки. Мне перед людьми стыдно будет, если я обратно с пустыми руками приеду. А перед тобой, хоть ты и иностранец, мне не стыдно. Смотри, до чего державу довели.

Усатый объясняет. Он — главный бухгалтер совхоза. А тот, что с планками, — директор. Совхоз называется «Красные орлы». Но сейчас это уже только одно название. Совхоз — свекловодческий. Засеять-то засеяли. А убирать нечем. Комбайны стоят. Нет солярки. Ни грамма. Про презентацию они в газете прочитали. Про то, что появился американец, привез много денег. И приехали. Вот.

— Я не занимаюсь свеклой, — объясняет Адриан. — Я буду защищать права человека. Бороться за свободу. Издавать независимую газету.

Гости переглядываются.

— Вот-вот. — Кивает орденоносный директор. — Права человека ты будешь защищать. Какие права? Жрать же в стране нечего. Хочешь, приезжай к нам прямо сейчас, на месте посмотришь. У нас корову от козы уже не отличить. На кой черт нам твоя свобода нужна, когда жрать нечего? У нас свободы и так… Среди бела дня на улицах людей режут. Куда ж больше свободы-то! Брось! Я тебе честно так и говорю — брось. Вот свекла… Это ж свекла. Смотри. Мы что предлагаем. Ты нам сейчас поставишь солярки. Мы проводим уборочную. И рассчитываемся с тобой. По-честному. Один к пяти. Ты нам тонну солярки, мы тебе — пять тонн свеклы. Ты нам две тонны солярки, мы тебе десять тонн свеклы. Куда скажешь, туда и отгрузим. Хошь — сюда привезем, хошь — прямо в Америку. У нас знаешь, какая свекла? Во! С головку.

— А что я буду делать со свеклой? — спрашивает Адриан. Гости снова переглядываются и пожимают плечами.

— Поставишь на сахарный завод, — решают они. — Там из нее сахар сделают. Этим же сахаром с тобой и рассчитаются.

— А с сахаром что я буду делать? Гости удивлены.

— Это ж сахар! Ты что? Знаешь, у нас на него какой спрос? Мешками хватают. Варенье. Компоты. Заготовки домашние. Еще кое-что.

— Нет, — твердо отвечает Адриан, которому все еще немного стыдно за недостойную слабость, проявленную при избавлении от предыдущих посетителей. — Я борюсь за права человека. За свободу. За независимую печать.

Но теперь ему делается стыдно уже за то, что он отказывает в помощи этим людям, таким старым и беспомощным, потерявшим с трудом завоеванное место в жизни и с каждым днем удаляющимся в темноту вместе со своим совхозом, свеклой и умирающими без солярки комбайнами.

— У вас есть бизнес-план? — спрашивает Адриан. — План финансовых потоков? Вы можете пойти в банк, взять кредит…

Гости дружно машут руками.

— Какой банк! Какой кредит! Кто ж нам даст? Все ведь обеспечения требуют, гарантий. А какое у меня обеспечение? Комбайны? А земля не наша, она государственная.

Уже у дверей директор поворачивается.

— Слышь, — говорит он, — а ну его к черту! Купи у меня совхоз. Я серьезно. И вся свекла твоя. И комбайны твои. И хранилища. Вот где мне все это…

И уходит, тяжело ступая и не дождавшись ответа.

Но посетители не иссякают. На смену совхозным бедолагам является носатый, пахнущий, как клумба, в черном пасторском сюртуке.

— Я вас поздравляю, господин Диц, — начинает с порога носатый, ослепительно улыбаясь. — Я вас поздравляю от всей души. — И выкладывает на стол какие-то папки и буклеты.