Варяги и Русь

Языком общения южной руси — Руси Прикаспийской и Руси Причерноморской (летописной Тмутаракани) — был славянский язык. Это хорошо видно из сообщения Ибн Хордадбеха, начальника почт провинции ал-Джибал (Северо-Западный Иран), которая соединялась с должностью политического агента и начальника полиции, констатировавшего не позже 40-х гг. IX в., что русские купцы представляют собой «вид славян» («одну из разновидностей славян») и привозят товары в Багдад, где их переводчиками «являются славянские слуги-евнухи». Как посчитал в таком случае даже норманист А. Н. Кирпичников, «языком русов был скорее всего славянский…»[55] (А. И. Гаркави отмечал, что Ибн Хордадбех имел доступ к государственным архивам и что он писал о восточных славянах и русах «по личному наблюдению или лично добытым известиям…». Сегодня А. В. Назаренко, «омолаживая» на несколько десятилетий время свидетельства данного автора, дабы отнести его ко времени не ранее 870 г., т. е. после 862 г., года призвания, по его убеждению, шведских «руотсов», подчеркнул, что он «сталкивался с „русскими“ купцами в Багдаде или своем родном Табаристане…» и что обладал «незаурядной» осведомленностью)[56].

Ибн ал-Факих (конец IX — начало X в.) дает параллельный вариант чтения известия Ибн Хордадбеха, но именует купцов «славянскими». Ибн Хордадбех, к сообщению которого, заключал А. П. Новосельцев, надлежит «относиться с доверием», и Ибн ал-Факих «пользовались каким-то общим, нам не известным источником», относящимся, как можно сделать вывод, к началу IX или даже к концу VIII в. (однако Е. В. Пчелов утверждает, не утруждая ни себя, ни читателя доказательствами, что в описаниях арабских авторов «русы имеют совершенно определенные скандинавские черты»)[57]. Ал-Истахри в 930–933 гг., основываясь на труде ал-Балхи, написанном около 920–921 гг., вслед за ним констатировал, опять же отмечая связь русов со славянами: «Русы. Их три группы. Одна группа их ближайшая к Булгару, и царь их сидит в городе, называемом Куйаба… И самая отдаленная из них группа, называемая ас-Славийя, и (третья) группа их, называемая ал-Арсанийа…». Его продолжатель Ибн Хаукаль в 969 г. посетил юг Каспия, где записал рассказ о разгроме Хазарин русами, подчеркнув при этом, что «самая высшая (главная)» группа русов — это «ас-Славийа». Сведения о трех группах русов восходят, отмечается в науке, ко второй половине IX в.[58] (в целом же, конечно, очень трудно сказать что-либо конкретное по поводу русов восточных авторов. Как заметил А. Г. Кузьмин, так они «в разных местах и в различные периоды называли не одно и то же население. На каком-то этапе это имя покрывало выразительную салтовскую культуру Подонья и Приазовья»[59]).

В «Житии святого Кирилла», созданном в 869–885 гг. в Подунавье, рассказывается, как Кирилл в Крыму (в Корсуне) в 861 г. приобрел «Евангелие» и «Псалтырь», написанные «русскими письменами» (речь идет о глаголице, одной из славянских азбук), которые помог ему понять местный житель, говорящий «на том же языке» (что указывает на присутствии там русов-христиан уже в середине IX в., т. е. ранее, обращает внимание А. Е. Кузьмин, возникновения Тмутараканской епархии при патриархе Фотию)[60]. А Кирилл и русин смогли понять друг друга потому, что говорили на славянском языке, который первый из них знал по факту, как выразился С. А. Гедеонов, рождения «в полуславянской Селуни»[61] (но норманисты, борясь с южной русью, противоречащей их шведскому взгляду на начало Руси, уверяют, как это делает, например, Е. В. Пчелов, что «слово „руские“ на самом деле представляет собой ошибку, а речь идет о „сурских“, то есть сирийских письменах…. Таким образом, по наиболее распространенной версии, Кирилл в Херсонесе познакомился с сирийским языком и сирийской письменностью, а не некой „русской“»[62]. Убеждают, «поправляя» источники по своему усмотрению, но не ведают того, что «в те времена сирийской общины в Крыму не было, а автор Жития говорит только о народах, проживавших в Крыму»[63]). Остаток южной славяноязычной руси, по всей видимости, зафиксировал побывавший в России в 1517 и 1526 гг. С. Герберштейн, говоря о «черкесах-пятигорцах… у Понта», которые, как это ему объяснили русские, «христиане… согласны с греками в вере и обрядах и совершают богослужение на славянском языке, который у них в употреблении», и которые «крайне дерзкие морские разбойники, ибо по рекам, стекающим с гор, они спускаются на судах в море и грабят всех, кого могут, в особенности плывущих из Каффы в Константинополь»[64].

* * *