Варяги и Русь

Наконец, о невозможности допустить это неслыханное в Швеции и Германии имя 'Ρώς-Rhos для шведов свидетельствуют и подозрения, которым подверглись эти шведы при дворе франкского императора. Для каждого непредубежденного судьи причина подозрений Людовика понятна с первого взгляда. Люди, о которых Феофил пишет с их собственных слов, что они принадлежат к какому-то народу Rhos, состоящему под управлением хаганов, оказались шведами. Этого мало. Они уверили Феофила, что им из Ингельгейма легко вернуться на родину, т. е. с берегов Рейна в землю этого неслыханного азиатского племени Rhos. Под влиянием этих более чем странных показаний франкский император принимает их за норманнских лазутчиков. Этого простого, непринужденного, единственно возможного толкования Пруденциевых слов норманнская школа допустить не может, не отказавшись от своих основных положений. Шлецер пишет с видимой неохотой: «Неизвестно, почему сочли их (свеонов) теперь здесь за шпионов; может быть, потому, что у них были два по наружности различные названия». По Шлецеру, вследствие принятой им системы финно-скандинавского происхождения руси, эти шведы назвались в Константинополе тем именем Ruotsi, которым их обзывали чюдские племена. Принять ли, что и в Ингельгейме они явились под своим чюдским названием? На это не достало духа и у самого Шлецера. Но если в Ингельгейме они назвались настоящим своим именем шведов, то почему же не назвались они этим именем и в Константинополе? Круг понимает не менее Шлецера, что неслыханное для шведов имя Rhos должно было поразить своей дикостью западного императора; но указать на это имя, как на прямую причину подозрений Людовика, он не смеет; греческое посольство разъяснило бы тотчас, что этим именем 'Ρώς (красные) называли себя не сами шведы, а были так прозваны греками; ибо такова, как известно, придуманная Кругом система происхождения русского имени. Что же побудило Людовика признать шпионов в этих свеонах-Rhos? То, думает Круг, что живущие на дальнем севере шведы отправили посольство в Константинополь!

Еще более затруднений представляет этот вопрос для тех исследователей, которые подобно Погодину и г. Кунику считают имя Руси туземным шведским. Они принуждены допустить, что имя Rhos для шведов не могло возбудить никаких подозрений при франкском дворе, так как тождественность обоих имен (шведов и Rhos) была совершенно известна или, по крайней мере, без затруднения объяснима в Германии. В самом деле, для франков Швеция была не terra incognita; миссия Ансгария в Швецию относится к 829–831 годам; норманнские посольства являлись часто при франкском дворе; еще до Ансгария в 823 году Людовик посылал своих графов Теотария и Родтмунда в Скандинавию для точного исследования этого края; они донесли императору все, что могли узнать об этих землях. И Круг и г. Куник приводят всевозможные свидетельства о тесном знакомстве франков со Швецией 839 года: «Как же легко было Людовику, — говорит г. Куник, — получить совершенно верные сведения о народности этих Rhos!». Но не по одному же бессмысленному произволу решился он задержать их у себя? Отыскивая причину недоверчивости франкского двора, г. Куник останавливается преимущественно на показанной шведами цели их посольства в Константинополь — amicitiae causa. Здесь я позволю себе заметить, что, если причиной подозрений Людовика не считать двуименности этих свеонов-Rhos, останется допустить, что в своей длиннейшей об этом деле реляции (бывшей, как видно из письма Гинкмара, в руках самого императора) Пруденций не сказал ни слова о том положительном факте, который является исходной точкой действий Людовика. Но это, как сейчас увидим, логически немыслимо.