Варяги и Русь

Нам скажут: летописец молчит как о норманнском, так и о славянском происхождении руси. Справедливо; но в славянской гипотезе этому молчанию найти объяснение не трудно. Скандинавов Нестор видел лицом к лицу; славянских варягов он не знал; для них уже сто лет как прекратилось и самое варяжское имя; русского они никогда не носили. Что и Нестор, и его современники, и русские князья знали вообще о западном происхождении, из варяжского Помория Рюрика и братьев его, несомненно; собственно о племени, из которого они вышли, уже никто не помнил; племенные названия оботритов, вагиров, руян и пр. поглощались для них общим наименованием варягов. С принятием христианства должна была порваться связь с языческим Поморием; вероятно, и сами язычники требовали этого разрыва, если судить по примеру их отношений к тем из близких к ним славянских племен, которые подчинялись влиянию западных миссионеров. Язычники руяне, узнав о принятии штетеничами христианской веры, отшатнулись от них совершенно. Каким же из славянских народных имен мог Нестор назвать свою варяжскую русь? А при предполагаемом им тождестве наречий мог ли он отличать варягов-русь от словен по языку?

Я тем не менее убежден, что летописец знал о происхождении варяжских князей более того, что он говорит. В этом ручается дошедшее до нас, по другим источникам, предание о Гостомысле, о выходе Рюрика из прусских земель варяжского Помория и т. д. Нестор имел основательные причины к молчанию. Его время было блестящей эпохой вендского язычества; и в отношении к князьям, и в отношении к народу, еще сильно державшемуся своих прежних, дохристианских верований, было неловко напоминать о родстве благоверной династии русских князей с языческими еще потомками Святовита и Радогостя. С другой стороны, для Нестора балтийские славяне были те же ляхи; он понимает их (конечно, ошибочно, как и Кадлубек) под названием двух ляшских племен, лутичей и поморян; но мог ли он назвать своих князей ляхами? Потомки Рюрика (уже сами по себе, как поморяне, враждебные ляхам) наследовали народную ненависть бывшую между Русью и Польшей; эту ненависть поддерживали беспрерывные войны между обоими народами; русские князья говорили в знак пренебрежения: «Мы есме не угре, ни ляхове».

Кроме сказанного, убеждение Нестора в славянском происхождении князей проглядывает и в формах и духе его рассказа об основании государства, о первых действиях на Руси новой династии. Что варяги, имевшие дань на словенах и изгнанные в 859 году, были скандинавы; что скандинавами их считал и сам Нестор, более чем вероятно; между ними и призванными не существовало, в его мысли, другой связи, кроме общности имени. В самом деле, так называемая варяжская русь летописца не только не представляется ему враждебной, по действиям и происхождению словенам народностью; но он еще, видимо, признает за ней какое-то законное право обладания, не одними призывавшими племенами, но и всей Русской землей вообще. На право указывают сохранившиеся в одном из позднейших списков летописи слова Аскольда и Дира киевлянам: «И мы есме князи варажьские». Будь варяги норманны, Аскольдова мысль выразится словами: «И мы тоже норманнские конунги». На право указывают и слова Олега: «Вы неста князя, ни роду княжа, но азъ есмь роду княжа и се есть сынъ Рюриковъ». Эти слова невозможны, если род варяжских князей не имел особого права на покорность и уважение всех славянских племен. «Вы неста князи» ответ на Аскольдово «и мы есме князи». Олег обличает их обман перед киевлянами, принявшими их только в качестве старших, варяжских князей; а старшими, законными князьями для киевлян не могли быть норманнские конунги. Победив северян, Олег «взложи нань дань легьку, и не даетъ имъ козаромъ дани платити, рекъ: азъ имъ противенъ, а вамъ нечему». Шлецер переводит ошибочно: «Я против хозар, почему вы не должны им ничего платить». Слова Олега значат: «Я враг хазарам, а с вами враждовать мне незачем». Эти слова не норманнского конунга, которому было равно обладать хазарами или славянами, а славянского, уже русского князя, ибо северяне входили в состав шести словено-русских племен. Я не смотрю на рассказ Нестора и его дополнителей как на выражение действительных исторических фактов; никто из них не слыхал Аскольдовых слов киевлянам, Олеговых Аскольду и северянам; но форма рассказа и образ изложения действий первых варяжских князей, свидетельствуя о их законности на Руси, свидетельствуют в то же время об убеждении летописца и его современников в славянском происхождении этих князей.

Впрочем Шлецер справедливо заметил, что известие об основании государства дошло до Нестора только в неопределенном, смутном предании. Ни князья, ни он сам не знали ничего положительного о происшествиях IX века, о земле, из которой вышли призванные варяги, об имени, которым отличались до призвания и т. п. Коренные убеждения Нестора ограничиваются, если не ошибаюсь, следующими положениями:

1) Варяжская династия не туземная, но призванная откуда-то, из варяжского помория.