Появился другой. Он неглуп, даже интеллигентен, довольно часто ценный работник и хороший специалист в своей области. Его книжные полки поразят вас, и часто эти книги не пылятся престижно-мертвой деталью интерьера. Он не покажет себя профаном в споре об экзистенциализме и его наиболее ярких апологетах, да и само это слово произнесет без запинки. Не ударит в грязь лицом в разговоре о музыке, современной и классической, Кафке, Бермудском треугольнике, философском смысле "Мастера и Маргариты" и последних происках США в Африке в свете глобальной стратегии Пентагона и "Семи Сестер". Остроумен, начитан, следит за мировой политикой, новинками культурной жизни и науки, может быть душой компании, не спутает Мане с Моне, одним словом, настолько разносторонен и интересен, что невольно хочется думать – может быть, мещанином был только тот, классический, с геранью и чвикающей канарейкой, и раз он, дремуче-абажурный, вымер, то и само мещанство упокоилось вместе с нам? И не являются ли попытки доказать его существование в нашем сегодняшнем обществе сродни усилиям создать вечный двигатель?
Увы. Хорошенько присмотритесь к нему и обнаружите любопытный штришок.
Пока речь идет о Сартре или НЛО, разговор остается нормальным разговором, он даже может изменить точку зрения на твою, признать, что прав был ты, а он заблуждался. Но если ты попытаешься втолковать ему, что тебе в тысячу раз приятнее валяться на диване с новой книгой или мотаться по горам и лесам в компании себе подобных, нежели пробиваться к Ивану Иванычу, который через Петра Петровича может, если его об этом попросит Сидор Сидорович, достать такое, что в Союзе имеют только два маршала, один засекреченный физик и один первый секретарь, если ты попытаешься ему это втолковать, ты погиб. Он не скажет тебе этого открыто, в глаза, отделается многозначительными кивками и обтекаемыми фразами, но будет уверен, что ты все врешь, что тебе просто стыдно признаться в отсутствии денег, нужных знакомств или деловых способностей, и оттого ты изворачиваешься, как можешь, придумывая какие-то смехотворные объяснения. И это самое страшное – он верит, что высшая добродетель в том, чтобы жить так, как живет он. Снова мы вернулись к коронному тезису мещанина – чтобы все были как все…
Вот это и есть мой шеф – великолепный представитель своего племени, экземпляр, путем сложных, непроясненных наукой мутаций образовавшийся из прежнего геранщика.
К нам подошли два очень приличных молодых человека и пригласили на танец наших дам. Подозреваю, что первый пригласил супругу шефа только потому, что второму показалось неудобным приглашать одну Жанну. Не перевелись еще у нас тактичные люди…
– Прошу, – сказал я, наполняя бокал шефа.
– Нет, это какая-то мистика, – пожаловался он. – Вы, Борис Петрович, и вдруг… Простите, никогда не ожидал…
– Ах, дорогой Игорь Сергеевич… – сказал я, небрежно гася докуренную, конечно же, до половины сигарету. – Двойная улыбка Фортуны, если можно так сказать. Во-первых, умер мой дед, генерал Песков. Слышали, надеюсь, о таком? Во-вторых, Жанна Федоровна дочь… – я очень многозначительно помолчал. – В общем, вы понимаете…
Все. Я его раздавил. Повизгивая от удовольствия и зависти, он поставил меня над собой. В глазах его полыхал один из кличей его племени: "Умеют же люди устраиваться!"
Вернулись наши дамы, и шеф сказал своей:
– Лена, а ты знаешь – Борис Петрович, оказывается, внук генерала Пескова?
– Неужели того самого? – почти без промедления изумилась Лена.
Я скромно потупил глаза. Может быть, и правда был такой генерал Песков?
Официант поставил передо мной бутылку шампанского, которого я не заказывал.
– Ваши друзья просили передать, – сказал он, автоматически обернувшись в сторону того столика.
Я посмотрел туда. За столиком сидели двое мужчин, и один из них, перехватив мой взгляд, приподнял бокал и поклонился. Он был высокий, спортивного склада, лет сорока, с жестким интеллигентным лицом, в очень модных очках. Второму было лет шестьдесят. Полная противоположность первому – кругленький, даже расплывшийся, румяный такой пикничок, излучавший любовь ко всему, что попадалось на глаза. Что касается одежды, то нас явно обшивал один и тот же портной.
Снова какой-то парень пригласил Жанну, и я разрешил, – наверное, слишком горячо – она взглянула на меня с легким недоумением. Я встал, подошел к тем двоим и спросил:
– Присесть позволите?
– Ну конечно, Боренька! – воскликнул толстяк, и я узнал голос из телефонной трубки.
– Виктор, – сказал спортивный. – Впрочем, я уже представился по телефону. Это Назар Захарыч. Рады приветствовать. Вижу, что, вы вполне освоились со своим новым положением, так и надо, молодец. Вы мне нравитесь, Борис.
– Весьма тронут, – сказал я. – Польщен. Надеюсь, теперь вы объясните суть и цели? Согласитесь, что я чувствую себя…
– Это пройдет, – бодро сказал Виктор. – К хорошему привыкают очень быстро. А суть и цели… По причинам, которые не стоит здесь приводить, потому что к завтрашнему дню они устареют, мы посвятим вас в некоторые тайны только завтра. Потерпите?
– Потерплю, – сказал я.