Варяги

Чтобы с выгодой свой товар на чужой обменять, без сказки-присказки никак не обойтись. Уж так новеградец разукрасит речь о своей секире, что дороже её, кажется, на земле ничего не может быть. Для чудина какого-нибудь, всю жизнь бродящего по болотам, они, болота, гнилым местом и остаются. Разве что походя спелую, солнечным соком наполненную ягоду-морошку поднять можно да в рот бросить. Ну птицу глупую, до тех же ягод охочую, стрелкой сшибить...

А новеградец поёт-заливается, как его сородичи мостят болото, из воды-мокроты да грязи черпаками руду черпают, а она-то неподъёмной тяжести, руки отваливаются. Ты пестери-то да корзины на берег выволоки, руду высуши, сор-то лишний выбери, пестами её побей-размельчи, потом в домницу-вздымницу засыпай. Что за домница? А печь такая. Такая, да не простая. Круглая, сводчатая, сверху в неё уголь берёзовый засыпается, потом руда, затем снова уголь и опять руда, до верха. Засыпал — свод замажь. Снизу трубки глиняные подведи и дуй в них воздух, чтобы уголь, значит, горел веселей и ровно. От жары руда слезой плавится и вниз стекает-собирается.

А сколь дён, тебе, мил-человек, наши мастера могут сказать, мне то не ведомо. Крицу из домницы горячей выхватят да молотами её осаживать учнут, чтобы плотной была, без трещин, а потом уж коваль в кузне рубит её да плющит, греет да вытягивает, полосы варит да гнёт, как надобно. Это ж сколь дён уходит, пока секира излаженной будет.

А ты говоришь — соболёк твой. Ты ловушки-то расставил, и кажинный день собольков тех у тебя... Вона, вижу, пестерь ими набит.

Великое дело мену не в убыток себе вести. Вроде бы и обману никакого. Чуть-чуть новеградец труды своего мастера возвысил до тяготы, чудина тут же приуменьшил до леготы. Где обман? И хотелось чудину в свою очередь поведать гостю, как он за этим вот соболем два дня и две ночи на лыжах бегал, пока уловчился и сбил его стрелкой, но что его заботы перед великим умением далёкого мастера-коваля. Можно и две зимы и два лета по лесу бегать, всё равно то-по-ра в болоте не найдёшь.

Гость выбирался из чума, напустив на себя для вида важность и недовольство — нехорошо, мол, чудин, за такую секиру в два раза больше соболей надо. И только оставив позади стойбище, улыбался, довольный. На такую шкурку он в Новеграде два топора выменяет.

Не обманешь — прибытку не будет.

Торговые люди везде одинаковые. Конунг Торир убедился в этом, будучи хранителем побережья данов. Здесь, в Хольмгарде, они должны быть такими же. Пообещать им выгоду, и они твои.

Торгрим пришёл в избу Путимира один, без воинов. Ему было легче, чем Ториру, — язык освоил, общаясь с бодричами, и в Новом городе бывал. Запомнил этого невысокого подвижного новеградца с бесхитростно-детскими глазами ещё тогда, в первое посещение словен. С такими глазами, а товару тогда отхватил больше других. Тем и запомнился.

   — Ты купец, я — тоже, — улыбнулся Торгрим, успокаивая испуганного хозяина. — Потому поймём один другого и сговоримся.

   — Ты большой воевода, а не купец. Я видел, ты распоряжался дружиной, — возразил Путимир, с опаской поглядывая на незваного и загадочного гостя. — Это тогда мы думали, что ты торговый гость. Хотя и дивились, что мену ведёшь в убыток себе...

   — Зато вам прибыль была немалая. Мы с конунгом намерены и дальше так дело вести, чтобы и вам прибыльно было, и нам. А ты хочешь ли?

   — Благодарю на добром слове, гость дорогой, — оживился Путимир. — От добра кто ж отказывается. Вот только товару для мены у меня нынче почитай что нету. — И опустил бесхитростные глаза в земляной пол. Но через миг привычно крикнул в дальний тёмный угол избы:

   — Жена, принеси-ка с погреба жбан браги.

   — Недосуг, Путимир, брагу пить. И о товарах не беспокойся. Я к тебе с другим предложением. Обойди словен, кто, как и ты, от выгодного дела не откажется, скажи им: князь Торир ввечеру их на беседу ждёт. Там и браги попьём...

Торир был доволен. На его зов откликнулись десяток и ещё шесть купцов Хольмгарда. Истина стара — люди везде одинаковы, и он станет их господином. «Как видишь, Готфрид, пока что я ни в чём не ошибся», — сказал он, как равному, королю данов, молча всматриваясь в лица сидящих перед ним хольмгардцев.

   — Вы ведёте торг с весью, кривичами, чудью, не знаю с кем ещё. К латгалам[19] ходите ли с товаром? — не величаясь даже повелительностью голоса, заговорил он с купцами.

   — А как же, князь, — первым откликнулся Путимир. Обмыслив немногие, но весомые слова Торгрима, он уверился, что князь варяжский действительно нуждается в них, торговых гостях. Раз нуждается, то и вести себя с ним можно соответственно — свои-то из-за моря, чай, нас не заменят. — Ближние наши соседи. И к латгалам ходим, и у бодричей бываем. Новеградцам пути никто не заказывал. Куда глаз наметил, туда и идём...