Варяги

Этот вопль отрезвил бегущих воинов. Они остановились все разом. Еще мгновение – и страх их исчез так же быстро, как и появился. Опасность положения была понята всеми.

Владимир Святославович, в сверкавших на солнце доспехах, мчался один по равнине. В правой руке его виден был на отлете обнаженный меч. Изо рта коня на белую шерсть брызгала кровь вперемешку с пеной. При очередном прыжке конь споткнулся и упал на одно колено, но быстро поднялся и помчался вперед. От толчка шлем свалился с головы красавца–князя, но он не заметил этого. Его ярко–золотые кудри развевались по ветру, он был так красив в эти мгновения, что даже его дружинники останавливались и любовались им.

И за полоцкой стеной тоже были поражены видом князя. Стрелы уже не сыпались оттуда, словно последние защитники города поддались очарованию всадника. Этим воспользовались пришедшие в себя княжеские дружины. С дикими криками бросились воины Владимира снова к городским стенам. Князь в это время с несколькими всадниками, среди которых находился Освальд, оказался уже у ворот Полоцка. Его добрый конь легко перепрыгнул ров, и Владимир очутился на узенькой тропинке около стены. В неистовом гневе рубил он мечом ворота. Но крепкий дуб не поддавался его богатырским ударам.

За стенами оцепенение уже прошло. В осаждающих сыпались стрелы, камни, лилась потоками горячая вода и пылающая смола. Но все–таки сопротивление было слишком слабое и не могло остановить нападавших. Они разгорячились недавним своим промахом и, видя своего князя у ворот Полоцк, удваивали усилия, стараясь успехом загладить неудачу. Ров уже местами был засыпан. Откуда–то появились бревна, и, раскачивая что было силы, воины ударяли ими в частокол полоцкой стены. Удары были так сильны, что слышен был уже хруст и треск надламывавшихся бревен. По–соседству с ними другие удальцы ловко вскарабкивались на тын. Едва только последние добрались до верха, разом прекратилось всякое сопротивление. Тем временем с помощью бревен разбиты были ворота, и Владимир ворвался в Полоцк.

Но, едва очутившись за воротами взятого города, князь остановился в изумлении и чуть было не выронил меч. Его глазам предстало странное воинство, подобного которому он никогда и нигде еще не видел. Луками, мечами, секирами были вооружены полоцкие женщины. Это они встали на защиту родного города и обратили при первом штурме в бегство новгородские дружины! Теперь они все, испуганные, плачущие, побросав оружие, толпою окружили свою молодую красавицу–княжну, гордо смотревшую на грозного победителя.

Владимир громким окликом остановил штурм; он опустил своим мечом мечи варягов.

– Стыдитесь! – крикнул он. – Ведь это женщины!

В это время и через тын, и через ворота в побежденный Полоцк вливались все новые и новые толпы победителей. Теперь всем дружинникам было уже известно, что за воины обороняли от них эту твердыню, и им невольно становилось стыдно. В шутках да прибаутках старались они скрыть свое смущение. Глядя на них, и суровые варяги пришли в добродушное настроение. Среди них слышен был смех, порой переходивший в хохот. О битве уже никто не думал, а о победе даже забыли.

Владимир после первых мгновений невольного смущения встряхнул кудрями, вложил в ножны меч и пошел к Рогнеде. Толпа женщин расступилась, и княжна осталась одна пред новгородским князем. Она, гордая, словно изваяние, стояла на ступеньках, глядя сверху вниз на приближавшегося победителя.

– Рогвольдовна! – крикнул, подходя, Владимир. – Рабынич победил твоего отца. Что скажешь?

– Скажу, что злые силы были за тебя, – ответила Рогвольдовна. – Ты не победил, а осилил.

– Пусть так, но я осилил в честном бою. Я бился с Рогвольдом один на один.

– И отец умер? – тихо спросила Рогнеда.

– Вот эта самая рука поразила его, – поднял новгородский князь свою правую руку, – но клянусь, я хотел бы, чтобы он остался жив! Моя месть была бы более сладка. Но что поделать. Если бы я не поразил его, он убил бы меня.

– А братья? – спросила, замирая, княжна.

– Увы! И они легли. Пали смертью храбрых. Из всего вашего рода существуешь лишь ты.

– Вот они! – вдруг вмешался Эрик, успевший за время этого разговора приблизиться к князю.

Он раскрыл свой страшный мешок и выкатил из него к ногам Рогнеды головы ее отца и братьев. Отчаянный вопль вырвался из груди пораженной ужасом княжны. Она кинулась к дорогим останкам и долгим поцелуем впилась в окровавленный лоб головы отца.

Горе ее было так жгуче, так потрясающе, что Владимир смутился и отступил назад.

11. РОГВОЛЬДОВНА

– Батюшка, родимый мой, братцы мои любезные! – причитала Рогнеда. – Покинули вы меня горемычную, покинули меня. Убили вас люди злые.

Княжна не плакала, но в воплях ее слышалось такое горе, что все вокруг нее притихли, давая ей излить свою печаль.

Владимир стоял потупившись.