Больной правитель слушал его с большим вниманием.
— Ты и теперь не видишь, что судьба против Византии? — спросил он.
— Но откуда ты это можешь заключить, мудрейший?
— А Зоя?
— Что же может быть страшного в этой женщине? Что она может сделать для Византии?
— Очень многое, если они попадут на Днепр… Ты не знаешь всей ее истории, как знаю я. Она — дочь бывшего старейшины на Приднепровье. Отца ее помнят, память его чтут, и ради него славяне пойдут за дочерью, куда бы она их ни повела… Ты понимаешь это? Я старался приручить Зою, я рассчитывал, что она полюбит Византию, и думал, что мне удалось это… В самом деле, Зоя на моих глазах из дикарки превратилась в матрону, уму которой могли бы позавидовать наши женщины. Поступая так, я рассчитывал, что, когда придет время, Зоя отблагодарит Византию за все заботы, но теперь это время пришло, а Зои нет, и где она — неизвестно. Если на Днепре, то тучи кажутся мне еще более грозовыми.
— Но мне кажется, что Зоя не совсем опасна для нас!
— Что заставляет тебя так думать?
— С ней Анастас. Я не могу думать, чтобы он позволил ей принести какой–нибудь ущерб Византии.
— Я забыл об Анастасе… Пожалуй, ты прав… Анастас любит Византию и, в самом деле, сумеет удержать Зою… Да, но мы говорим, а все–таки не знаем, что угрожает нам… Ты говоришь, что распорядился привести купцов? — Да, мудрейший, они дожидаются здесь…
— Пойди и поговори с купцами, принесшими известие, а после мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.
12. ДОПРОС
Василий поспешил уйти от больного Вардаса к ожидавшим его купцам. Теперь это был уже не тот скромный, приветливый, простой в обхождении человек, который так дружески беседовал на форуме с подгулявшим мореходом Андреем; нет, это был гордый, бесстрастный правитель, правая рука императора, привыкший к беспрекословному повиновению и раболепству всех тех, кто только приближался к нему.
В этом человеке были все задатки гениального администратора. Он во всем умел держать себя сообразно с обстоятельствами. Когда нужно, он был ласков, приветлив, обходителен, но, когда это не было нужно, он опять–таки становился необыкновенно высокомерен, горд и умел, как нельзя лучше, показать это…
Казалось, сама судьба готовила его к высшему и вела своими неисповедимыми путями, выделяя его из ничтожества…
Перед купцами явился совсем другой человек.
Он и глядел теперь как–то по–другому — поверх голов ожидавших его купцов, куда–то в даль, как будто считая этих раболепно склонившихся перед ним людей, выказавших себя такими гнусными себялюбцами, недостойными одного его взгляда…
А те, перепуганные, дрожащие всеми членами, боясь за свои головы, пали на колени, лишь только Василий появился перед ними в этом роскошном покое во всем своем блеске.
— Встаньте и слушайте! — внушительно и медленно заговорил Македонянин. — Который здесь Лаврентий Валлос?
— Прости, несравненный, это я!… — выступил немного вперед весь дрожавший от страха купец, тот самый, который в Киеве относился с таким презрением к страшной опасности, грозившей его родине со стороны варяго–россов, требовавших похода.
— Ты?
Василий Македонянин устремил на него свой долгий испытующий взгляд.
— Ты достоин смерти, — наконец, после молчания вымолвил он.
— Прости, прости! — залепетал тот. — В я чем повинен?
Купец был несказанно жалок. Он и в самом деле не мог понять, чем он провинился, за что его схватили и привели сюда.
Василий не долго держал его в недоумении.
— Грошовые собственные выгоды ты предпочел интересам Византии, твоей родины… Император знает все… Он разгневан. Разве мог он думать, что среди византийцев найдутся такие негодяи?… Вы сейчас же будете казнены. Эй, стража!
Македонянин энергично захлопал в ладоши, призывая стражу.
В дверях покоя, кроме бывших там, сейчас же появилось несколько варягов, уже обнаживших мечи и готовых на все по первому приказанию властелина…
Среди купцов началось трудно описуемое паническое смятение.
Они застонали, заголосили, обвиняя друг друга, кинулись перед наперсником императора на колени, умоляя его о пощаде.
Тот дал им время наговориться, высказать все и только тогда заговорил сам.
— Хорошо, — произнес он, — может быть, мне и удастся уговорить великого порфирогенета, но вы должны исправить свою вину…
— Мы сделаем все, все, уверяем тебя, что только можем!…
— Не сомневаюсь… Умирать безразлично — под секирой палача или где–нибудь в другом месте…
Испуганные донельзя купцы все сразу снова завыли на разные лады.
— Перестать! — крикнул на них Василий. — Рассказывайте все, что вам известно…
— О чем?
— Вы еще спрашиваете? Что делается на Днепре? Да не утаивайте и не болтайте лишнего… Иначе вам придется плохо! Теперь уже всякие шутки плохи… Все, слышите, все говорите!
— Что ты хочешь знать, великий?
— Император слышал, что вы вернулись из славянских стран, а там затевается варварский набег на Византию, вот вы и должны рассказать, что вам известно об этом? Правда ли, что киевские князья Аскольд и Дир, бывшие до сих пор нашими друзьями, хотят идти на нас войной?
— Да!
— Вы это знаете верно?