Сейчас Кирилл стоял ночную вахту на мостике «Варяга», намеренно выключенный из общего веселья для, по выражению Руднева, "воспитания характера". Причем, к чести Великого князя и удивлению Руднева, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. Хотя по воспоминаниям Карпышева, в литературе князь описывался как изрядный гуляка. Похоже, что программа перевоспитания ответственностью начала приносить свои плоды, а может, мемуаристы советского периода немного преувеличивали. Михаил остался во Владивостоке, Балк не взял его с собой в рейд, ссылаясь на то, что кто-то должен присматривать за ходом работ.
В кают-компании по традиции сначала спели «Варяга», причем Руднев был неприятно удивлен, что канонический текст был несколько подправлен. Потом господа, вернее, товарищи офицеры практически насильно всунули гитару Балку и затаились в ожидании чего-нибудь новенького.
— Ну как мне тут давеча сказал товарищ поручик Ржевский — нас окружают замечательные люди, — издалека с цыганским заходом начал Балк, — я его, правда, в ответ заверил, что без боя мы все равно им не сдадимся, даже будучи окруженными.
Балк выдержал паузу, необходимую для усвоения материла. Переждал смешки офицеров крейсера и не слишком добрый взгляд Ржевского, который смягчился, только вспомнив, кто именно первым прыгнул за ним в ледяную воду. Поручик наконец-то выбрал единственно верную реакцию на все анекдоты о нем, широко рассказываемые Балком — он начал тому подыгрывать и рассказывать их самостоятельно, от первого лица. Балк, тем временем, перебрав пальцами струны, продолжил.
— Ну раз общество настаивает, придется спеть, но, товарищи — песня на этот раз будет не о море. Я, как вы знаете, сейчас временно списан на берег. Наверно, за слишком большую инициативность, — начал Балк, проверяя настройку гитары, — и вот по примеру нашего командира, решил не только построить бронепоезд, но и сочинить ему боевой гимн. Так что не обессудьте — сегодня не о море. Ну, по крайней мере, для начала:
Руднев, услышав знакомуюс детства мелодию, под которую и сам не раз слегка и не очень пьяным распевал "нас извлекут из под обломков", подавился шампанским. Откашлявшись и промакнув салфеткой подбородок, он с ненавистью уставился на «автора-исполнителя», бормоча себе под нос проклятья по поводу шуточек.
Не дождавшись упоминаний про танки, танкистов, болванки и прочие анахронизмы, Руднев позволил себе расслабиться, и теперь с интересом ожидал, каким еще образом его неугомонный соратник изнасилует старую добрую песню.
Слушатели, к удивлению Руднева, внимали певцу с неослабевающим вниманием без всякого намека на улыбки.
Как будто дождавшись окончания последнего куплета, прервав на полуслове вопрос кого-то из офицеров насчет башенных орудий, истошно зазвенели колокола громкого боя. Собравшиеся нестройной гурьбой понеслись из кают-компании по боевым постам, создав короткую, но весьма плотную пробку в дверях. Столкнувшись с Балком, Руднев (они оба уже не имели постоянных боевых постов по новому штатному расписанию крейсера и благоразумно пропустили вперед остальных офицеров корабля) «нечаянно» всадил ему в бок локоть и прошипел на ухо — "предупреждать надо, ведь говорил же".
С верхней палубы донеслись частые выстрелы 75-миллиметрового орудия.