Varia

Мне иногда мешает излишний критицизм по отношению к самому себе, он сковывает бег мысли и приводит к печальным результатам – мешает, например, ораторскому успеху. Но если бы его не было, не было бы и моей литературной речи, кажется, достаточно энергичной, плавной и точной. Есть, очевидно, мера достоинств и недостатков, есть точка, в которой недостаток, связанный с достоинством, освобождается от этой связи и становится бедствием.

«В нашей стране нужно долго жить!» Кто это сказал? Не помню, но сказано верно⁸. Смотришь, до чего-нибудь и дожил. Но очень долго нужно жить.

17. XII.69.

Характерная черта времени, последнего времени – всюду одна толпа, снизу доверху, справа и слева. Задыхаюсь.

1. VI.1975 г.

Вспомнилось:

Куда зовет? Чего он хочет? Зачем так громко ч 9 он поет?

Один из моих авторов в ЖЗЛ¹⁰ сказал мне: «Ведь вы селенит»¹¹. Нина Николаевна¹²: «Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Как вы сохранились?»

Фадеев после партсобрания в 1940 году[приведшего к закрытию журнала «Литературный критик». – Со ст.]. Пили водку с пивом. Он распинался в уважении за то, что в редакции «Л[итературной] г[азеты]» я один против всех держал оборону¹³. Бил «мордой об стол» своего холуя Л. Никулина¹⁴, потом повез меня в Переделкино (где я отдыхал) и по дороге истерически-пьяным своим тонким голосом допрашивал: «Кто вы такой? Чего вам нужно? Вы меньшевик?» Большевиком в его глазах был тот, кто… Это было похоже на разговор старой бляди с невинной девушкой, попавшей в бардак (у Шекспира)¹⁵.

9. XI.76. Клиника.

Я родился и умру мечтателем. Мне бы нужно было уже оканчивать то, что я только хочу начать. Многое не нравится в произведениях Лукача¹⁶, но они написаны. Гриб излагал мои идеи, но я недавно с удовольствием прочел его статью о Бальзаке¹⁷. Мои собственные статьи я ни во что не ставлю. За исключением нескольких страниц. А теперь у меня нет уже ни полной веры в необходимость моей vision, ни даже необходимой для ее реализации маленькой дозы человеческого тщеславия. Есть еще достаточный запас злости, «злобы святой», но и в этом я ограничен более, чем когда-либо, как в былые времена была ограничена всякая попытка позитивного изложения. Все хорошо в свое время. К несчастью, все было нехорошо, потому что не вовремя.

Спиноза изложил свою философию в книге под названием «Этика». Почему же нельзя было бы при других обстоятельствах изложить систематическую философию в книге под названием «Эстетика»?

Для меня это означало бы, что возможность ее напечатания и то, что должно быть и может содержаться в ней, не будет определяться такими мыслителями XX века, как Иовчук¹⁸ Останется еще достаточно всяких инстанций, внешних и внутренних, – можно об этом не беспокоиться.

Ваши негодования для меня давно пройденный этап, то, что вы предлагаете взамен, для меня половинчатая, слабая, эклектическая позиция, вы просто не в состоянии понять, что мое отрицание ваших сомнительных взглядов исходит не из того, более низкого уровня, который вы презираете, будучи сами его порождением, а из той несомненно возможной точки зрения, которая находится на более высоком уровне, чем ваши сомнения. В лучшем случае эти сомнения могут быть переходной ступенью к ней, но чаще они бывают более изысканным способом возвращения в старый хлев.

4. XI.68. Переделкино.

Разговор с Еленой Ефимовной Тагер¹⁹. Суматошная, несчастная в душе и чем-то симпатичная женщина, вся больная, «модерная» в стиле начала XX века, воображающая себя выше декадентства.

Ее любимые художники – Рембрандт, Эль Греко. Полагает, что это очень оригинально, хотя сей джентльменский набор в наши дни – то же самое, что Аполлон Бельведерский и Венера Милосская для обывателя прошлого века.

Сочетание рассудительности и фантазерства, даже безумия. Видимо, одна односторонность дополняет другую, как близорукие люди видят у себя под носом лучше дальнозорких.

Гриб и Верцман²⁰ оба «психи», но они чрезвычайно рассудительны и скупы. Гриб сам называл себя моим Санчо. Его скупость была анекдотом среди друзей. Между тем он был не совсем нормален, в юности стоял во главе клуба самоубийц, любил Достоевского.

Часто я достраиваю хижину, освещенную заревом пожара, в котором сгорает один из моих домов. Бальзак – Ганской. Моруа, с. 316.

И вообще – прекрасное письмо на тему о невозможности быть реальным человеком, когда стремишься к химере какого-нибудь творческого абсолюта.

7. XII.75.

Разговор в магазине. Я плачу деньги за молоко. Старуха-кассирша в бешенстве кричит на людей, входящих с улицы:

– Закрывайте двери, здесь люди раздетые сидят. Вы что, в Германию врываетесь!

Я подаю бесплатный совет:

– Нужно сделать деревянную загородку, чтобы не дуло.

Действительно, магазин потратил громадные деньги на ненужные холодильники, которые потом пришлось заменить другими, потому что здесь эта система самообслуживания не оправдала себя. Кассирша продолжает свое, хотя знает, что дверь закрывается пружиной и люди ничем не виноваты, а требовать, чтобы сделали загородку, хотя это так просто, никто не станет: «Еще [нрзб.]!»