Оба говорили об одном и том же. Речь шла о будущем королевства. Алансон решил порвать с братом и матерью и, встав во главе гугенотов, силой забрать престол себе. Зная о том, сколь небезопасны такого рода щекотливые беседы в стенах Лувра, где их могли подслушать, Генрих незаметно дал знак кузену следовать за ним. Они дошли до потайной лестницы, ведущей к черному ходу и там остановились. Над их головами горел факел. Вокруг царила мертвая тишина. Д'Арманьяк вышел вслед за ними и Генрих жестом отправил его вниз: подслушивать могли и оттуда. Этим он хотел вызвать Алансона на полную откровенность, но сам делать этого не собирался, ибо не доверял ему и полагал, что герцог послан королевой-матерью, дабы собрать улики против него и доложить о готовящемся заговоре.
— Карл ненавидит меня, — сразу же горячо вполголоса заговорил Алансон, — моя мать тоже. Я ненавижу его, он терпеть не может моего брата, тот не любит нас обоих — один ему мешает, второй — стоит поперек дороги. Моя мать любит только Анжу, к Карлу и ко мне она совершенно равнодушна.
— «Настоящее семейство Атридов [53]», — подумал король Наваррский.
— В этой тревожной обстановке мне некуда деваться, кроме как предать интересы своего семейства и перейти на вашу сторону. Но для этого тебя надо освободить, Генрих. Тебя и Конде. Об этом я и пришел тебе сказать.
— Ты полагаешь, мне плохо живется в Лувре с моей женой, тещей и моими братьями? — наивно спросил Генрих.
— Не валяй дурака! Лувр — твоя тюрьма, и ты сам об этом знаешь.
— Я с тобой не шучу, — ответил Генрих. — Мое избавление так же невозможно, как государственный переворот. Нас станут охранять еще строже, только и всего. И это в лучшем случае. В худшем — меня и Конде засадят в тюрьму по обвинению в заговоре против правительства.
— Разве может моя мать пойти на такой шаг по отношению к зятю?
— Полно, она совершила и не такое, а сейчас только и мечтает о том, как бы расторгнуть наш брак.
— Она сама тебе говорила? Если так, то она лжет.
— Я узнал об этом через своих людей.
— Тем более тебе надо бежать.
— Но зачем?
— Мне надо заручиться вашей с Конде поддержкой.
— Для чего?
— Я сам хочу бежать из Парижа.
— С какой целью?
— Встать во главе оппозиции и с помощью влиятельнейших людей королевства выступить против Карла IX.
— Ты мечтаешь стать королем?
— Да, и вы мне поможете в этом.
— Кто это — мы?
— Вы — гугеноты и политики во главе с кланом Монморанси. Вы поможете мне, я, став королем, — вам. Я удовлетворю любые требования и объявлю вашу религию свободной по всей территории Франции. Если хочешь, сделаю всю страну протестантской, на манер Англии. Моя свадьба с Елизаветой Английской не за горами, она будет только рада нашим планам.
— Ты забываешь про свою мать. Тебе бороться надо с ней.
— У меня уже есть на этот счет определенные соображения.
— Вот как! — насторожился Генрих. — Какие же?
— Я засажу ее в крепость, в Венсен или Шартр — все равно. Избавлюсь от нее, и тогда никто не будет мне мешать. Но для этого я должен бежать из Парижа. Мы все должны: ты, я и Конде.
Генрих задумался. В том, что говорил Алансон, была доля истины, все остальное плавало в тумане. Герцогу — нужен престол, остальное его не трогало. Он сразу же избавился бы от союзников так же, как мечтал избавиться от матери. Генрих знал его лживую натуру, но не подавал виду и слушал совершенно серьезно, не выдавая сомнений.
— С чего ты взял, что король не любит тебя? — спросил он. — Если он умрет, то престол достанется тебе, это же ясно.
— Карл запретил мне даже думать об этом. Мало того, он отказался дать мне звание коннетабля, освободившееся и связи с отъездом Анжу. Они лишили меня всего, еще не дав ничего. Что же мне теперь делать, как не открыто выступить против них?
— Что ты предлагаешь? — нахмурившись, спросил король Наваррский.
— Я отправлюсь на границу империи и возглавлю там отряды гугенотов, которые помогут мне вступить на территорию Фландрии и занять — одно из княжеств, которое предлагал мне адмирал де Колиньи. Оттуда я начну развивать свою деятельность.
Это было правдой. Действительно, адмирал, когда был еще жив, предполагал посадить на трон одного из княжеств в Нидерландах герцога Алансонского.
— Ну, а дальше?
— Дальше? Я соберу войска, захвачу Париж и освобожу нас вместе с принцем. Моя мать отправится в изгнание, царствующую королеву мы отошлем к ее папочке, хотя… ее, как сочувствующую протестантам, можно и оставить. А затем вся Франция будет наша.
— Для начала, — сказал Генрих, подумав, — надо собрать вокруг себя лучшие умы, а потом настроить против правительства народные массы, которые в конечном итоге и помогут борьбе.
— Как это сделать?
— Очень просто — наводнить страну памфлетами, обличающими кровавые преступления королевы-матери, открыть глаза всем на то, что страной управляет не король, а женщина, которая, будучи флорентийкой окруженной итальянцами, мечтает превратить Францию в Итало-Галлию.