Варфоломеевская ночь

— Посмотри, Карл, — зашептал он, — во что одеты эти люди! Все в каких-то немыслимых длинных халатах до пят, у каждого кривая сабля на боку и колчан со стрелами за спиной! А их бороды опускаются до самой груди! А их шапки с высокими перьями! И мне тоже надо будет носить такую, и ходить и таком же длинном халате?!.. Брат, брат! Неужто мне отныне придется жить среди этих диких людей?

— Это не страшнее, но весьма почетнее, чем позорно осаждать какую-то крепость, которую ты не мог взять целых полгода, — ответил ему король.

И тут взгляд Анжу упал на Марию Клевскую, супругу принца Конде. Он давно уже любил ее, и она отвечала тем же, и теперь мысль о том, что он навсегда лишится ласкового взгляда ее горящих глаз, что его любовь останется здесь, а он уедет в далекую варварскую страну, где будет жить в окружении других людей, исполнять чужую волю и привыкать к неведомым и непонятным обычаям — мысль эта вызвала такую бурю негодования, что на глазах появились слезы, а пальцы сами вцепились в руку Карла, сидящего рядом.

— Брат! — жалобно заскулил он, будто щенок, которого бросает хозяин. — Не отпускай меня в эту варварскую страну. Я не хочу туда! Я не поеду!

Карл в бешенстве так схватил его ладонь, что Анжу чуть не вскрикнул от боли.

— Ага! — воскликнул король, однако не так громко, чтобы его услышали послы. — Тебе не дает покоя престол Франции, ты ждешь моей смерти и хочешь занять мое место! Но не думай, что тебе это удастся так легко, прежде я сгною тебя в далекой восточной стране, королем которой тебя сделал. А если ты еще будешь хныкать, я объявлю, что ты жалкий трус и никуда не годный государь, который не желает становиться королем другой державы, потому что в этой его накрепко привязала к себе юбка принцессы Конде!

— Это не так, брат, клянусь!

— Если ты еще скажешь хоть слово, я прикажу арестовать тебя и засадить в Бастилию по обвинению в покушении на жизнь короля. Оттуда тебе уже не выбраться. Думаю, что после этого здоровье мое пойдет на поправку. Ну, выбирай, что тебе больше по вкусу!

После этого Генрих Анжуйский опустил голову, замолчат и больше не проронил ни слова. Зато вечером побежал к матери.

— Король совсем не любит меня, — обнял он ее и уткнулся лицом в плечо. — Что я ему сделал, зачем он отправляет меня в Польшу?

Она долго молчала, чувствуя, как тело любимого сына вздрагивает в ее объятиях. Когда он немного успокоился, сказала:

— Этого требуют интересы государства, Анри.

— И ты жертвуешь мною в угоду государственным интересам? Но ведь ты знаешь, как я люблю тебя!

— Знаю. Но такова участь королевских детей: они не должны думать о себе, а лишь о гибкой и мудрой политике, выгодной для их королевства.

— Неужто мне всю жизнь придется сидеть в Варшаве, и я никогда больше не увижу ни тебя, ни мою дорогую Францию? А после смерти Карла на престол сядет мой братец, который тоже желает поскорее избавиться от меня!

— Успокойся, сын мой, в твое отсутствие я постараюсь сделать так, чтобы обеспечить тебе как старшему брату, право на французский престол… Быть может, это случится даже раньше, чем ты думаешь.

— Ты имеешь в виду…

Она кивнула:

— Дни его сочтены, я и сама это вижу. Доктора разводят руками: они бессильны. Сбывается предсказание Нострадамуса. Вот и не верь после этого в белую магию.

— Матушка, ты пролила бальзам на мою душу. Я уеду, но буду ждать известий, и как только это случится…

— Я сейчас же напишу, и ты немедленно приезжай. Станешь королем Франции, сын мой, обещаю тебе это.

Такой разговор состоялся поздним вечером 21 августа 1573 года.

Двадцать третьего августа послы нанесли визит Генриху Наваррскому и королеве Маргарите. Надо было видеть их удивленные лица при этой беседе. Аббат Брантом, присутствующий при встрече, писал, что они бурно жестикулировали и оживленно переговаривались между собой. Когда же стали переводить их восторженные речи, то оказалось, что королева Наваррская — единственная, кто отвечает им на латыни; это и вызвало бурю восхищения. Новый взрыв восторга вызвал ее ответ на польском языке. После этого они превознесли ее, чуть ли не до небес, не забывая восхвалять ее наряды, обаяние и красоту.

Глава 5 «Выпад» Месье

Спустя несколько дней вечером в покоях герцога Алансонского состоялась памятная беседа, о которой упоминает Брантом. Такое времяпрепровождение было присуще царственным особам, скуки ради в обществе своих фаворитов перемывавшим кости дамам не только двора, но и жившим в далекой древности, во времена Светония и Плутарха. Бесед таких, как уже упоминалось, было немало, но ни в одной из них доселе не упоминалось имя человека, о котором надлежит рассказать. Кстати, в том же виде, в каком она была услышана этим вечером. Аббат Брантом преподнес ее в своих «Галантных дамах» полагаю, во вред господину, ибо подобное могло случиться с ним лишь в пору его юности, между тем как сейчас ему было около двадцати пяти лет.