Варфоломеевская ночь

Однако как же изменилось его лицо, когда гасконец, подойдя к нему, сказал по-беарнски: — Знакомо ли вам это кольцо? — О, конечно, — ответил Маликан, — мой бедный племянник… — Я его друг! — Уж не принимали ли вы участия… — Меня зовут Гектор.

— Теперь я все знаю! Но при каких обстоятельствах попало к вам это кольцо? — Ноэ только что дал мне его. — Как только что?

— Я забыл сказать вам, что ему удалось бежать. Вот он и посылает меня к вам.

— Он хочет укрыться у меня? Да ведь первым делом кинутся искать его у меня в доме! Гектор успокоил Маликана и рассказал ему, в чем дело.

— Но у меня немыслимо спрятать золото, — сказал тогда кабатчик. — Подумайте сами: королевские стражники могуч прийти ко мне, чтобы искать Ноэ, и найдут спрятанное золото. — Вы правы. Но как же быть тогда?

— Скажите Ноэ, чтобы он отправился в Шайльо. Он поймет, что я имею в виду.

— Хорошо, я скажу. Теперь вот еще что: не знаете ли вы, удалось ли нашему королю благополучно добраться домой?

— Да, он в Лувре. Он вернулся туда в обществе Пибрака, которому известно все.

С помощью Маликана Гектор переоделся и стал совершенно неузнаваемым. Прихватив еще перемену платья для Ноэ, он отправился с мулом к дому Лашенея. Здесь он и Ноэ нагрузили кожаными мешками с золотом корзины, подвешенные по бокам мула, и отправились в Шайльо, где как, быть может, помнит читатель, жила тетка Вильгельма Верконсина, преданного слуги Сарры Лорьо.

XVII

Итак, ответ Лагира произвел очень благоприятное впечатление на короля, который сказал ему:

— Хорошо, я готов верить, что вы убили этого человека в честном бою. Но что вы ответите мне, если я спрошу вас, зачем вы вздумали похищать королеву-мать? — Государь, я гугенот!

Лагир лгал: он был католиком, но для удачного проведения намеченного им плана защиты Генриха Наваррского так было гораздо удобнее.

— А, так вы гугенот! — сказал король. — Хорошо, но что же из этого?

— В наших глазах, государь, в глазах этой несчастной, но честной и преданной вашему величеству кучки людей самым ожесточенным врагом является сначала его высочество герцог Гиз, а… потом… Лагир запнулся. — Говорите, не бойтесь! — А потом: королева-мать. — И вы осмелились поднять на нее руку? — Да, государь. — Чего вы хотели достигнуть этим?

— Мы хотели ценой свободы ее величества купить себе безопасность и спокойствие.

— Значит, вы признаетесь в этом государственном преступлении?

— С нашей точки зрения, это не преступление, государь, а законная самозащита.

— У вас было трое товарищей, — продолжал король. — Назовите мне их имена! — Нет, ваше величество, этого я не сделаю даже под пыткой. — Берегитесь! — крикнул король, гневно топая ногой.

— Государь, — гордо ответил Лагир, — мое тело принадлежит людям, моя жизнь — королю, моя душа — Богу. Король может приговорить меня к смерти, люди могут исполнить этот приговор но лишь Бог может избавить меня от данной клятвы. — А, значит, вы поклялись молчать? — Да, государь.

— И не выдадите сообщников, даже если я обещаю помиловать вас? — Я не прошу помиловать, государь.

— Это будет бесцельная жертва, друг мой, потому что графа де Ноэ все равно найдут, и тогда все и помимо вас объяснится.

— Граф де Ноэ? — с видом крайнего изумления повторил Лагир. — При чем же здесь граф де Ноэ? Он меня едва ли и в лицо-то знает, так как я сам видел его только мельком несколько раз.

— Как? — крикнул герцог Гиз, пораженный этой спокойной наглостью. — Вы будете уверять, что незнакомы с графом де Ноэ, когда он был взят в плен вместе с вами и сидел в этой самой камере?

— Я ровно ничего не понимаю, ваше высочество, — ответил Лагир, пожимая плечами. — Моим товарищем по несчастью оказался человек, которого при французском дворе ровно никто не знает. Скажу больше, даже я сам не знаю, кто он, так как этот гасконец был мне представлен под именем «товарища Гонтрана». Но этот Гонтран был до того чужим в Париже, что не мог никак разобраться в улицах и вечно путался.

Король повернулся к остолбеневшему Генриху Гизу и строго спросил: — Что же все это значит, герцог?

— Но, государь, — воскликнул тот, — уверяю вас, что человек, убежавший ночью из этой тюрьмы, был граф Амори де Ноэ, интимнейший друг наваррского короля.

— А, теперь я все понимаю! — сказал Лагир, хлопая себя по лбу. — Что вы хотите сказать? — обернулся к нему король.

— Да видите ли, ваше величество, правда, я с товарищами осмелился устроить заговор против королевы-матери, ну, а его высочество герцог Гиз кует заговоры не только против вашего величества, но также и против наваррского короля. Король с увеличивающимся гневом топнул ногой и крикнул: — Да говорите же толком, черт возьми!