Варфоломеевская ночь

— Еще одна прелестная мысль, на которую, по-моему, немцы редко способны! — смеясь сказал Лагир. — Ну-с, вы готовы? Начнем во здравие прелестной Анны!

— А-а-а-а! — прорычал Лев, наворачивая на руку вместо щита свой камзол. — Ты осмеливаешься любить герцогиню Монпансье?

— Я только пользуюсь данным мне разрешением! — ответил Лагир, тоже пристраивавший на руку камзол.

— Ну, так ты недолго будешь пользоваться им! — крикнул д'Арнембург и ринулся на Лагира.

Но гасконец отличался чисто кошачьей ловкостью и гибкостью, и Лев, кинувшийся в то место, откуда только что слышался голос врага, встретил там только стену.

— А, ты бежишь, трус? — прорычал он.

— Да нисколько! — ответил Лагир с другого конца погреба. Военные хитрости всегда дозволены!

Лев снова кинулся на голос, и снова его кинжал встретил лишь стену. Но на этот раз Лагир успел кольнуть его кинжалом в плечо. Арнембург резко повернулся и снова кинулся на гасконца, но тот присел на пол, и, в то время как кинжал люксембуржца встретил лишь воздух, Лагир схватил врага за ноги и опрокинул его на пол. В тот же момент он наступил ему левым коленом на руку, державшую кинжал, правым придавил грудь и сказал, приставив кинжал к горлу Льва:

— Теперь вы в моей власти!

— Ну, так убейте меня! — прохрипел д'Арнембург.

— Нет, я готов подарить вам жизнь, но только вы должны дать мне честное слово, что не возобновите этого нелепого поединка в темноте.

— Нет, убейте меня! — упрямо крикнул Лев. — Я не хочу вашего великодушия, и если вы пощадите меня, то все равно я вас не пощажу!

— Господин Арнембург, — мягко ответил Лагир, — подумайте: ведь у нас будет тысяча возможностей встретиться при нормальных условиях. Выпустите свой кинжал!

— Никогда! — задыхаясь крикнул люксембуржец. — Убей меня или…

Он напряг все свои силы, чтобы освободиться от Лагира, и гасконцу стоило немалого труда вновь пригнуть к земле взбешенного Льва.

Однако Лагир видел, что ему не удастся еще долго сдерживать могучего немца. Если же последнему посчастливится вывернуться, тогда нелепый поединок должен был бы начаться снова; между тем Лагир чувствовал, что слабеет от чрезмерного напряжения: ведь всего сутки тому назад ему пришлось выдержать упорный и неравный бой, и он еще не успел отдохнуть от него в напряженной позе, в которой его везли связанным сюда. Поэтому он видел, что вынужден покончить теперь же со всем этим.

— В последний раз спрашиваю вас, хотите ли вы остаться в живых? — спросил он, и его голос звучал грустно и торжественно.

— Я предпочитаю смерть твоему великодушию, мерзавец! крикнул д'Арнембург, снова делая невероятные усилия, чтобы освободиться.

Лагир высоко поднял руку с кинжалом и внушительно сказал:

— Если вы знаете наизусть какую-нибудь молитву, то прочитайте ее!

— Чтобы черт побрал твою душу! — рявкнул Лев. Рука Лагира опустилась, кинжал вонзился в горло д'Арнембурга, и струя горячей крови брызнула в лицо гасконцу. Лев с силой вздрогнул, потом его тело сразу потеряло всю напряженность, что-то забулькало и захрипело в его горле, и наконец все стихло: он был мертв!..

Лагир вынул кинжал из кровавой раны и встал. Несколько секунд он стоял в мрачной задумчивости, а затем сказал:

— Как он любил ее!

После этого он стал на колени у трупа и принялся молиться за упокой этой мятежной души, которой уже пришлось из-за несчастной любви к герцогине испытать на земле муки ада.

Итак, король Карл пожелал лично спуститься к пленникам, и Гиз в сопровождении Гастона повел его туда. Но уже около самого погреба герцог и Гастон заметили странный непорядок: стражи, поставленной с вечера у самых дверей, не было, и из расспросов выяснилось, что это было сделано по распоряжению Льва д'Арнембурга. К тому же Гастон вспомнил, что ключи от погреба находятся у люксембуржца, и явился вопрос о том, как проникнуть туда.

Королю тоже показалось все это странным, но с другой точки зрения: в нем пробудились сомнения, действительно ли дело обстояло так, как уверяли его мать и герцог Гиз, и не хотят ли его, короля, просто мистифицировать? Поэтому он нетерпеливо приказал, чтобы дверь попросту взломали, если не могут найти ключей.

Однако в этом не оказалось необходимости: к величайшему и новому удивлению герцога и Гастона, ключи преспокойно торчали в двери погреба.

Все более недоумевая, герцог поспешно открыл дверь, вошел в погреб и при свете факела увидел две неподвижные фигуры. Одна из них храпела в углу на соломе, другая лежала на соломе, залитой кровью; сверху она была прикрыта окровавленным камзолом.

— Что такое? — удивленно сказал король. — Уж не покончил ли один из пленников самоубийством, чтобы избежать руки палача? Он подошел к трупу и, сорвав камзол, произнес: — Это не Ноэ!

Герцог и Гастон тоже подошли к трупу, и у них вырвался вопль ужаса: перед ними был Лев д'Арнембург, лежавший с большой раной в горле.