— Охотно верю, но может случиться, что явятся братья или муж невеселого нрава и помешают нашей беседе. Так вот этим можно пустить им пыль в глаза.
— Вам здесь нечего бояться. Но скажите: как вам нравится эта комната?
— Прелестная комната, но тем не менее будет очень скучно, если придется сидеть в ней одному.
— Кое-кто придет разделить с вами компанию. Но сначала вы дадите мне обещание.
— Какое?
— Если вы — католик, протяните руку над распятием (она вынула его из шкафа), если — гугенот, поклянитесь Кальвином… Лютером… словом, всеми вашими богами…
— А в чем я должен поклясться? — прервал он ее со смехом.
— Вы поклянетесь, что никогда не будете стараться узнать, кто эта дама, которая сейчас придет сюда.
— Условия жестокие.
— Решайте. Клянитесь, или я вас выведу обратно на улицу.
— Хорошо, даю вам слово, — оно стоит смешных клятв, которых вы от меня требовали.
— Вот это хорошо! Ждите терпеливо, кушайте, пейте, если есть аппетит; сейчас вы увидите испанскую даму.
Она взяла свою накидку и вышла, дважды повернув ключ в замке.
Мержи опустился в кресло. Сердце билось неистово; его охватило сильное волнение, почти такое же, какое он испытал несколько дней тому назад на Пре-о-Клер в минуту встречи с противником.
В доме царила глубокая тишина; прошло мучительных четверть часа.
Воображение рисовало ему то Венеру, выходящую из алькова и бросающуюся ему в объятия, то графиню де Тюржи в охотничьем костюме, то принцессу королевской крови, то шайку убийц, то, — и это была самая ужасная мысль, — влюбленную старуху.
Не было слышно ни малейшего шума, по которому можно было бы узнать, что кто-то вошел в дом, как вдруг ключ быстро повернулся в замке, дверь открылась и сейчас же закрылась, будто сама собою, и высокая, стройная женщина в маске вошла в комнату.
Платье, очень узкое в талии, подчеркивало изящество ее фигуры, но ни по крохотной ножке, обутой в белые бархатные туфли, ни по маленькой ручке, к несчастью, покрытой вышитой перчаткой, нельзя было точно определить возраст незнакомки. Что-то неуловимое, может быть, магнетическое излучение, или, если хотите, предчувствие заставляло думать, что ей не больше двадцати пяти лет. Наряд ее был богат, элегантен и прост в одно и то же время.
Мержи тотчас же встал и опустился перед ней на одно колено. Дама сделала шаг к нему и произнесла нежным голосом:
— Dios os guarde, Caballero. Sea V. M. el bien venido[48].
Мержи сделал движение, словно удивившись.
— Halba V. М. éspano?[49]
По-испански Мержи не говорил и даже с трудом понимал этот язык.
Дама, по-видимому, смутилась. Она позволила довести себя до кресла и села в него, пригласив знаком Мержи занять другое. Тогда она начала разговор по-французски, но с иностранным акцентом, который то был очень заметен и как бы утрирован, то совсем пропадал.
— Сударь, ваша отвага заставила меня забыть о сдержанности, присущей нашему полу; я хотела видеть прославленного кавалера и нахожу его таким, каким живописует его молва.
Мержи покраснел и поклонился.
— Хватит ли у вас жестокости, сударыня, все время сохранять на лице эту маску, которая, подобно завистливому облаку, скрывает от меня лучи солнца? (Он вычитал эту фразу в какой-то переведенной с испанского книге.)
— Господин кавалер, если я останусь довольна вашей скромностью, вы не раз увидите меня с непокрытым лицом, но на сегодня ограничьтесь удовольствием беседовать со мною.
— Ах, сударыня, как бы велико ни было это удовольствие, но оно только увеличит мое желание видеть вас!
Он опустился на колени и собирался снять с нее маску.
— Росо а росо[50], сеньор француз, вы слишком проворны. Сядьте на прежнее место, а то я сейчас же вас покину. Если бы вы знали, кто я и чем рискую, назначая вам свидание, вы удовлетворились бы той честью, что я вам оказываю, придя сюда.
— Право, мне голос ваш кажется знакомым.
— А между тем вы слышите его впервые. Скажите мне, способны ли вы полюбить и быть верным женщине, которая бы вас полюбила?
— Около вас я уже чувствую…
— Вы меня никогда не видели, — значит, вы меня не любите. Разве вам известно, хороша ли я или безобразна?
— Я уверен, что вы очаровательны.
Незнакомка отняла свою руку, которой он уже завладел, и поднесла ее к маске, как будто собиралась ее снять.
— Что бы вы сделали, если бы сейчас увидели перед собой пятидесятилетнюю женщину, безобразную до ужаса?
— Это невозможно!
— В пятьдесят лет еще влюбляются.
Она вздохнула, и молодой человек задрожал.
— Эта изящная фигура, эта ручка, которую вы тщетно стараетесь у меня вырвать, — все мне доказывает вашу молодость.
В этой фразе было больше любезности, нежели уверенности.
— Увы!
Мержи начал испытывать некоторое беспокойство.
— Вам, мужчинам, любви недостаточно. Вам нужна еще красота. — Она опять вздохнула.
— Позвольте мне, прошу вас, снять эту маску…
— Нет, нет! — И она с живостью его оттолкнула. — Вспомните о своем обещании. — Затем она прибавила более веселым тоном: — Мне приятно видеть вас у моих йог, а если, случайно, я оказалась бы не молодой и не красивой… с вашей точки зрения, по крайней мере, — может быть, вы оставили бы меня в одиночестве.