Варфоломеевская ночь

— Но если бы я вас умоляла отворить родительский дом и обращаться со мною там как с служанкой… скажите, приняли ли бы вы меня?

— Никогда!.. Тень твоей матери прогнала бы тебя из святилища твоей семьи, если бы у меня самого не достало на это мужества!

— О! Вы неумолимы!

— Если ты не имела другой цели приходя сюда, как вымаливать прощения в гнусном поведении, уйди сию минуту!.. Тебе приказывает твой отец. Прощай!

Мария Тушэ подняла голову, склоненную отчаянием, и как бы отвечая своим мыслям, сказала:

— Да, у меня была другая цель, когда я шла сюда. Мать моя была католичка и воспитала меня католичкой. Но вы, мой отец, гугенот!

— Молчи! — перебил Жером, оглядываясь.

— Вы гугенот, — продолжала Мария, — и я пришла вам сказать: бегите из Парижа, здесь готовится что-то страшное!

— Я не хочу принимать от тебя советов. Оставь меня! Оставь!

— Я спасу вас против вашей воли, батюшка!

— Ты меня спасешь!.. Ты, унизившая мое имя, запятнавшая мою честь!..

— О, вы неумолимы! Батюшка, ваша жизнь в опасности и я хочу вас спасти!

— Это бесполезно. Если Провидение назначило мне выпить чашу горечи до конца, не ты должна отнять ее от моих губ… Ступай!

— Если я унижена и обесславлена, — вскричала в отчаянии Мария, — вы сами толкнули меня в эту бездну!

— Ты лжешь!

— Я сказала правду: разве вы не хотели с самой ранней молодости выдать меня за старика?

При этих словах с Жеромом сделалось как бы головокружение. Он схватил со стола нож и судорожно сжал его подергивающимися руками. Но гнев старика тотчас утих. Он отбросил нож, и крупные слезы покатились по его щекам.

— Если я ошибаюсь, — сказала молодая женщина, растроганная этими слезами, — скажите мне правду, батюшка.

Жером вытер слезы и, сделав усилие над собой, сказал:

— Старый дворянин, которому я обещал твою руку, оказал мне одну из таких услуг, за которые нельзя заплатить даже чрезмерной признательностью. Соединив тебя с ним в браке, я думал заплатить часть моего долга… если он соглашался усыновить незаконнорожденного сына умершего отца.

— Умершего отца? Но не сами ли вы велели убить Рауля д’Альтенэ?..

— Я? Бог мне свидетель, что моя душа никогда не была осквернена мыслью об убийстве!

— Однако он был убит… Это убийство Рауля заставило меня бежать из родительского дома. Это преступление и заставило меня броситься в объятия Карла IX.

— Рауль д’Альтенэ, — продолжал старик с тем же спокойствием, — был убит одним негодяем, Моревелем, который жил тогда в нижнем предместье Орлеана. Моревель любил тебя.

Мария медленно опустилась на колена.

— Батюшка, — сказала она голосом таким кротким, что растрогала старика, — роковая судьба погубила мою жизнь… Хотите протянуть руку вашей смиряющейся и раскаивающейся дочери?

Жером размышлял несколько секунд, потом, встав, он произнес медленно, как бы с вдохновением:

— Я возьму назад свое проклятие в тот день, когда совершится мое мщение.

— Что вы хотите сказать?

Жером Тушэ хотел отвечать, когда дверь из лаборатории вдруг отворилась и появилось испуганное лицо.

— Королева-мать! Бегите, бегите! — прошептал парфюмер.

Указывая Марии на дверь, он продолжал:

— Туда! Туда! Мой слуга спрячет вас!

Только Мария исчезла, как вошла Екатерина Медичи. Возле нее бежала одна из тех маленьких собачек, которых любил Карл IX и которые обыкновенно бывали при нем.

Несмотря на свои лета, Екатерина была еще хороша, высока ростом и одарена пылким темпераментом, которому она умела во всех возможных обстоятельствах придавать самую очаровательную небрежность; поэтому она производила замечательное влияние на всех приближенных.

Жером Тушэ, несмотря на свою инстинктивную ненависть к гонительнице гугенотов, не мог с первого взгляда удержаться от некоторого волнения.

— Кто этот человек? — спросила Екатерина, нахмурив брови при виде Жерома Тушэ.

— Добрый католик, — без малейшей нерешимости отвечал Ренэ, — друг, которого я призвал из Бургундской провинции, где он занимался наукой колдовства.

— Я могу говорить при нем?

— Совершенно безопасно, ваше величество.

Мы не будем рассказывать разговор этих трех лиц; события покажут нам его впоследствии. Мы скажем, однако, что речь шла о протестантах и о мерах, какие следовало принять, чтобы заставить короля действовать решительнее.

— Приближается минута, — заключила Екатерина, — когда исчезнет все, что мешает моему могуществу.

Раздался глухой стук; королева-мать с беспокойством осмотрелась вокруг.

— Так кто-то есть, отворите! — приказала Екатерина.

Ренэ поспешил отворить дверь… Комната была пуста. Озабоченная Екатерина посмотрела на своих собеседников; их спокойствие возвратило спокойствие и ей.

Неожиданно собака, пользуясь тем, что ее никто не видал, прыгнула на стол и, утащив кусочек пастилы из ящика, неосторожно оставленного открытым, съела его.

Ренэ один заметил это и быстро заменил эту коробочку другою, которая была у него в кармане.

Забившись в предсмертных судорогах, через несколько секунд собака была мертва.

— Эта пастила была отравлена! — закричала испуганная Екатерина.

Жером Тушэ побледнел.