ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России. Декларативность, книжность, схематизм, откровенное морализаторство предопределили резкое снижение интереса к романам и повестям Ш. в XX в.
Александр Константинович Шеллер-Михайлов
Проза / Советская классическая проза18+А. К. ШЕЛЛЕР-МИХАЙЛОВ
Vanitas vanitatum et omnia vanitas!
Нтъ-съ, что вы, господа писатели, ни говорите насчетъ нашихъ доходцевъ, пенсій или относительно знаковъ отличія, какъ тамъ ни разсуждайте, подъ вліяніемъ разныхъ этакихъ житейскихъ недоразумній и непредвиднныхъ обстоятельствъ, а положеніе наше весьма шатко. Не подумайте, что я намекаю этимъ на сатиры какія-нибудь ни комедіи обличительныя, гд нашего брата, чиновника, такъ сказать, въ утреннемъ халат и ночномъ колпак, напоказъ публик, на сцену выводятъ. Это что! Это еще съ хлбомъ бы състь можно; но гоненія судьбы, удары неожиданные — вотъ что страшно. Спишь-спишь, сны такіе фантастическіе видишь, кругомъ Аркадія, и вдругъ выспишь чортъ знаетъ что такое! Могу васъ уврить, что нердко приходятъ минуты, когда пофилософствуешь этакъ, знаете, въ уединеніи своего кабинета, махнешь на все рукой, и невольно скажешь, съ царемъ Соломономъ: суета суетъ и всяческая суета, изъ праха мы взяты и въ прахъ возвратимся! Вотъ теперь хоть бы и меня взять въ примръ: столоначальникомъ я сдланъ, креста къ новому году жду и непремнно получу его, какія тамъ козни ни строй мерзавецъ Бурдашевъ, а, право, не шутя, думаю удалиться на свой хуторъ, — на лон природы, если смю такъ выразиться, жизнь окончить… Вотъ вы ужъ и улыбаетесь, господа, и я читаю по вашимъ глазамъ, что вы думаете, будто это я такъ-себ отъ разстройства желудка, что ли, разнжился и фантазирую. А мн, ей-Богу, въ самомъ дл, не по-себ, такъ тутъ не до фантазированія! Оно, безспорно, пріятно, какъ видишь, что и осанка у тебя облагородилась, внушительною сдлалась, что и канцелярскіе писцы, какіе-нибудь регистраторы разные, съ уваженіемъ на тебя смотрятъ, что даже и кресло твое гоголемъ между ихъ жидкими стульями стоитъ; иногда усмхнешься, глядя на него, какъ оно, само по себ, уже столоначальникомъ смотритъ; а тамъ случится какая-нибудь исторія пасквильная, ну и падешь духомъ и хуже мокрой курицы въ душ станешь, едва-едва наружную важность сохраняешь, и то для того только, чтобы низшимъ повода къ неуваженію не подать, чтобы званію ущерба не было черезъ это самое твое малодушіе. Нтъ-съ, все — прахъ, поврьте мн, и вы головы не вздергивайте; это вы только, потому ее поднимаете, что васъ тамъ какія-нибудь высшія лица, редакторы, критики разные обласкали, окладъ прибавили или что-нибудь тому подобное для вашей славы сдлали; но и это, помяните мое слово, прахъ и суета, нчто преходящее, звонъ колокольный… Да что далеко ходить за примромъ: вотъ вчерашняя газета, я ее нарочно себ на память изъ департамента унесъ… Прочтите.
«Супруга и дти его превосходительства, статскаго совтника Іакова Васильевича Рязанцева и кавалера разныхъ орденовъ, съ прискорбіемъ извщая во всеобщее свдніе о кончин, первая — своего безцннаго супруга, вторыя — своего родителя, просятъ покорнйше друзей, знакомыхъ и бывшихъ сослуживцевъ усопшаго отдать ему послдній долгъ при отпваніи, имющемъ состояться въ церкви Вознесенія, 12-го августа сего 1855 года».
Оно, конечно, немного нелитературно написано, въ разсужденіи слога, и въ титул превышеніе противъ чина значится (вроятно, дворецкому впопыхахъ написать велли), — но не въ томъ дло. Человкъ умеръ! И какой человкъ: Іаковъ Васильевичъ Рязанцевъ! А отчего онъ умеръ? Кто онъ такой быль? какъ онъ жилъ? что за прискорбные родственники? — вотъ что вы спросите! Вдь и къ Александру Македонскому, я полагаю, гостей на похороны приглашали, а между тмъ его исторія поучительна для юношества. Если ужъ дло коснулось поучительности, то Іаковъ Васильевичъ, былъ въ своемъ род тоже Александръ Македонскій.