Отправляясь на поиски своей подопечной, я последний раз обернулась и увидела продавца, торгующегося с молодой девушкой — это было видно по тому, как она носила покрывало. Жесты юноши стали размашистее, а глаза необычно заблестели. На этот раз я почувствовала укол в сердце при мысли о том, что в моем возрасте уже нельзя позволить себе все приключения, а только вольности языка. Я была оскорблена. Ибо если молодых, естественно, тянет к молодым, то я, благодаря своему темпераменту, попадаю туда, где хорошо моему влагалищу, каков бы ни был возраст мужчины. У меня сразу же появилось желание приучить к любви девственника, как это сделали со мной мои любовники. Судьба заставляла меня встречать только взрослых, но я давно надеялась обучить любви молодого юношу, невинного и дикого, которого мое влагалище очарует и подчинит, околдует и научит, который возьмет меня с наивной быстротой и вновь зарождающейся отвагой, которого я отниму от груди, прежде обильно накормив.
Я ходила по медине[9] час, но напрасно. Отчаявшись, я прислонилась к стене здания с богато украшенными дверями, над которыми висели две маленькие красные газовые лампы. Мое сердце задрожало при мысли о том, что Лейла попадет в «заведение грязной любви», как сказала бы ее мать. Но я не собиралась ожидать в переулках, где сверкали вывески борделей.
Рассматривая закрытые двери соседних домов, мне показалось, что я чувствую запах похоти. Я представила утомленные тела молодых женщин, прижавшихся к груди своих мужей, и вспомнила то время, когда я баловала X. Я сидела на его коленях, чувственная, как одалиска. Я поднималась, давала ему в руки бендир и начинала раздеваться под звуки музыки, так что все соседи знали, что я сплю с моим мужчиной. Это был единственный раз, когда я жила под крышей любовника, который считался моим мужем. В те дни, когда не было слышно ни единого звука, мегеры приходили справляться обо мне, думая, что я страдаю или уехала.
Я боялась наступления ночи. Ни одной девочки снаружи, ни одного респектабельного усатого господина, только домашние кошки и пьяницы. Я поднялась и, не раздумывая, схватилась за первое запястье, которое попалось мне под руку.
Черный колосс, попав в ловушку, повернулся ко мне.
— Вы видели, чтобы здесь проходила девушка?
— Никто не проходил, — ответил колосс, затем, передумав, продолжил: «Навестите Хаджу Фатуму, она сможет вам помочь. Это на боковой улице».
Мне открыла девочка, и я оказалась посреди дворика, наполовину занятого ягодицами толстой сорокалетней женщины. Она рассматривала огонь жаровни, на которой дымился медный сосуд. Она не задавала мне вопросов и не узнавала, что я от нее хочу. Она насыпала кофе в кипящую воду, дала мне чашку и потребовала оставить гущу, что я и сделала, зная об обычае. Она прошептала:
— Я вижу ее, она не очень далеко, не плачет по тебе и не ищет тебя. Я вижу, как она идет, идет… она хочет добраться до сокровища. Но ничего не бойся, ты найдешь ее, и свое.
Я всегда верила в пророчиц и уважала оракулов. Я не думаю, что это связано с верой, так как оставила ее в глубине своего сознания как сложную и малоприятную соседку. Скорее, я думаю, что такова моя натура, доверяющая предвидению и предпочитающая сильные чувства сильной вере.
Действительно, через час я нашла мою подопечную на выходе из Медины, во дворе гостиницы. Я набросилась на нее:
— Что ты здесь делаешь?
— Я знала, что вы меня найдете.
— Как ты смеешь уходить, не предупредив меня?
— Я хотела найти нам гостиницу на ночь.
— Лучше скажи, что ты хотела устроиться без меня. И почему бы не заняться любовью свободно, неблагодарная!
Я кричала, не обращая внимания на возмущенные взгляды прохожих, представив все мытарства, которые принесло бы мне исчезновение Лейлы.
Нас сразу принял хозяин гостиницы, которому я объяснила нашу просьбу — остаться на один-два дня и платить натурой, то есть несколькими днями уборки. На самом деле я стремилась не тратить золото, украденное у торговца маслом, — кто знает, когда оно может понадобиться?