Вангол

— Сейчас, когда наша Родина в опасности, она призывает вас встать на защиту её священной земли, встать на защиту матерей и жён, своих детей!

Хриплый голос седого политрука срывался, лишь отрывки фраз долетали до Кости и Кольки, стоявших в неровной колонне на перроне вокзала в Красноярске. Они уже неделю как были мобилизованы и ждали отправки в формируемые части, наконец, сегодня их привели на вокзал. Эшелон уже стоял, спинами они чувствовали тепло от прогретых на солнце вагонов. И вот прозвучала команда «По вагонам!». Строй, смешавшись, рассыпался вдоль эшелона.

— Колька, давай сюда! — кричал Костя, одним из первых забравшийся в теплушку.

Вскоре они, уютно устроившись на нарах в углу вагона, раскрыв мешки, раскладывали остатки своей деревенской еды. Сало, лук да краюха хлеба на двоих. И то хорошо, что это было. Там, где они жили последние три дня, кормили плохо, народу нагнали много, а позаботиться о кормёжке забыли. Так и перебивались на своём, у кого было. А у кого не было, жрали один раз в день баланду да кипяток с куском хлеба перед сном. Но никто не роптал, понимали — война, вот попадут в части, получат паёк, и всё будет нормально. Первый раз в жизни Костя с Колькой ехали в поезде. Так хотелось посмотреть, что там, за стеной несущегося по железным рельсам вагона, но расположенное высоко под потолком окно было занято. К нему прилипли такие же деревенские парни и мужики и уступать место не собирались. А мимо проплывала родная сибирская земля, бескрайние таёжные дали с их деревнями и селами, с жёнами и подругами, матерями и стариками. Но о грустном никто не думал. Все думали об одном: скорей бы взять в руки винтовки и остановить фашистскую сволочь, которая топтала родную землю, проливая кровь тысяч невинных людей.

— Как думаешь, к осени вернёмся? Я лодку-то на берегу оставил, вот дурень, — сокрушался Костя.

— Да вернёмся, долбанем фашиста — и домой, смотри, силища-то какая прёт. Токо наших эшелон за эшелоном сколько, а с остальной России? Куда им с нами тягаться, зашибём, — уверенно толковал Колька.

— Интересно, куда нас везут?

Побывавший уже в городе Колька отвечал:

— Как куда? В Москву, конечно, там все армии создаются.

— А, ладно. Отоспимся теперь вволю, до Москвы долго ехать. — Костя подтолкнул соломенный тюфяк, уложил под голову мешок и, улёгшись, закрыл глаза. «Здорово, — думал он, — столько интересного увижу, вернусь с войны, про Москву ребятишкам рассказывать буду, про Красную площадь…»

Не суждено было ни Косте, ни Кольке увидеть Москву, не побывают они и на Красной площади. Но увидят много, увидят так много, только рассказать об этом они никогда и никому не смогут.

— Господин капитан, нашли! Тако место хорошее нашли, самый раз! И сховаться можно, и груз весь упрячем так, что ни одна чёрная душа не найдёт, — кричал сотник, проламываясь через хрусткий кустарник к кострищу, у которого кругом сидели казаки, подставляя огню заскорузлые мозолистые ладони.

Было сравнительно нехолодно, но все жутко устали, и это сказывалось на настрое, уже далеко не боевом. На здоровье — многие хрипели и кашляли, раскуривая очередную самокрутку крепкого самосада. Капитан, услышав сотника, встал и шагнул ему навстречу.

— Поехали, сам взглянуть хочу. Отдыхай, Акимыч, — сказал он поднимавшемуся с охапки лапника бородатому казаку. Поправив ремень и взяв карабин, он направился было в сторону сбившихся в табун лошадей, однако сотник остановил его:

— Вашбродь, там верхом не пройдёшь, всё одно придётся пёхом, лошадей потом проведём, когда прорубимся, а щас только пёхом. Извиняйте.

— Пёхом так пёхом, веди, Пётр Петрович! — улыбнувшись, сказал капитан и, стряхнув с себя усталость, энергично зашагал за сотником.

Вторые сутки они стояли на отдыхе, как объявил капитан казакам, в низине на берегу небольшой речки. На самом деле он не знал, куда идти дальше. Крутые, заросшие тайгой скалистые сопки скрывали горизонт. Это было столь непривычно для донских казаков, привыкших к широким вольным степям, как к морю, ковыльными волнами омывавшему ноги их коней. Грозная природа этого края во всей своей осенней красе действовала на них несколько подавляюще. Однако поздняя осень щадила казаков, ударившие сперва морозы отступили, и даже выпавший снег растаял. Стояли погожие осенние дни, только ночи заставляли людей кутаться в шинели и ворочаться у костров, подставляя подмерзающие бока огню. Нужно было что-то решать, время работало против капитана и его людей.

«Бог с нами, — то и дело поминал про себя сотник. — Лошади не без корма, трава, хоть и прибитая местами заморозками, в пойме речки густая и сочная. А завалит сейчас снегом, овса-то осталось ну на пять-шесть дён!» — размышлял он про себя, продираясь через кусты, осторожно придерживая ветви, чувствуя идущего сзади капитана.

— Осторожней, вашбродь, на мох не становись, под ним камень ручейный мокрый, скользко.