Вангол

— Километра три, но там, возможно, уже немцы. У меня приказ задерживать здесь всех и организовать заслон. На гражданских это не распространяется, так что поворачивайте и дуйте отсюда. — Он закинул винтовку на плечо и, считая разговор законченным, пошёл к танку.

— Разворачивай машины! — крикнул Москва, забираясь в кабину головной.

Запрыгнувший следом Остап спросил:

— Что будем делать?

— Здесь не пройдём, отъедем чуть дальше, спрячем машины — и пешком. Тут рядом, насколько я понимаю, в Ольшанах немца еще нет, было бы слышно.

— Там какая-то развилка была, туда и занырнём, — выкручивая баранку, сказал Василь.

— Давай, давай выворачивай, там посмотрим, — глянув мельком на законника, сказал Василю Остап.

Его нутро рвалось наружу. Одно дело — съездили, сделали дело — и назад, другое дело — прямо немцам в пасть лезть. Ради чего шкурой рисковать? Ради денег? Да с деньгами у Остапа в последнее время вообще проблем нет. Ради куража воровского! Остап уже жалел, что вылез на люди на сходняке. Сидеть надо было тихо. Нет, сам же вылез, как мухомор на поляне. Теперь хода назад нету! Слово сказано! Ладно, время ещё есть. Давай, давай, жми на газ, Василь, там посмотрим. Остап, высунувшись в окно дверцы кабины, всматривался в дорогу.

Уже совсем стемнело, когда они, съехав с дороги на какую-то просеку и закидав машины молодыми берёзками, двинулись в путь. Часа два, чертыхаясь и тихо матерясь, они продирались через кустарник и молодой лес.

— Тормози, братва. — Москва остановил группу. — Ночёвка. Дождёмся рассвета и пойдём.

Все попадали кто где остановился. Только Остап, покрутившись вокруг, выбрал место посуше и стал ломать лапник.

— Идите сюда, ломайте ветки, это сейчас всем жарко, через час зубами стучать будете.

Нехотя, но все подчинились Остапу. Москва сидел на упавшем от старости стволе берёзы и, подсвечивая себе спичками, рассматривал карту.

— Ну и где это мы? — поинтересовался подошедший к нему Остап.

— Вот здесь примерно, северо-западнее Киева. Вот Ольшаны, где-то примерно здесь Городок и лагерь. Вот дорога, по которой мы не прошли.

На полянке весело затрещал костёр, освещая лица и протянутые к нему руки окруживших его людей. Где-то вдали глухо громыхнуло.

— Вот только дождя нам не хватало, — сказал кто-то.

— Дождя не будет, братва, это канонада, — уточнил Москва. — Немцы долбят по нашим войскам.

Пока ехали в машине и продирались по лесу, никто ничего не слышал, а сейчас все отчетливо услышали, как где-то севернее стонала земля. Кто-то, витиевато выматерившись, сказал:

— Мама моя, чё мы тута делаем! Не пора ли нам пора? Остап, какого ты нас сюда привёл? Меня в хате чмара заждалась, а я здесь комаров кормлю, как на лесоповале.

— Уймись, — сказал другой.

— Чё? Это ты мне? Меня чё, здесь за придурка держат? Хочу говорить — говорю! Масть не идёт, расклад у нас всех хреновый! Потому я ответ хочу услышать.

Остап молчал, исподлобья злобно поглядывая то на говорившего, то на Москву, подсевшего к костру. Все остальные тоже молча смотрели на законника. Остап нашёл глазами Василя и пристально глянул на него. Тот еле заметно кивнул. Пауза затянулась.

— Заткни пасть, гундосый, — тихо проговорил Остап.

— Я не по…

Тупой удар прервал то, что хотел произнести бандит, его искривленный от боли рот запузырился кровавой пеной. Все вскочили, кроме Остапа и Москвы. Василь вытер о телогрейку гундосого финку.

— Так он, сука, за ствол уже схватился, — оправдался Василь.

— Оттащите его подале от костра, чтоб не вонял, — сказал Остап, думая про себя: «Не так ты меня понял, Василь, эх, не так».

— От вас никто не скрывал, что на дело рисковое идём. Тот, кто согласие дал, теперь не вправе назад оглобли поворачивать. Что сделано — то сделано, сварганьте что-нибудь пожрать — и спать до рассвета, — после некоторого молчания сказал Москва.

Перед рассветом всех разбудил грохот рвущихся снарядов. Зарево пожара высветило купол неба, разом загасив звёзды.

— Слышишь, Москва, где-то рядом. — Остап настороженно смотрел в сторону, откуда то и дело доносились гулкие звуки взрывов.

— Не похоже, что это бой, скорее всего, немцы наши склады с боеприпасами накрыли. Видишь, в небе снаряды рвутся. Километров десять отсюда, не ближе. — Москва снова прилёг и закрыл глаза.

— Так, братва, спать всем до рассвета, — скомандовал Остап и улёгся ближе к догоравшему костру.

Майор Васильев, удобно усевшийся на переднем сиденье эмки, курил. Фары вырывали из темноты то колонны солдат, то лошадей, тащащих повозки с ранеными, то просто людей, бредущих в сторону Киева с узлами и детьми на руках. Пустынным шоссе в эту ночь назвать было нельзя.

— Да, капитан, невесело. — Повернувшись, он взглянул в лицо Макушева.

Макушев, откинувшись на заднем сиденье, дремал. Вернее, делал вид, что дремлет. Он думал. Думал о том, зачем они едут и почему его вот так просто взял с собой этот майор.

— Спишь, капитан? — спросил Васильев.