Вампиры. Сборник

— Да, но она могла бы убить самой силой прыжка; впрочем, достаточно и одних ее глаз, — ужасные!..

Зенон нервно вздрогнул.

— И почему она именно вас избрала?

— Может быть, потому, что я сижу против стула ее хозяйки, был ближе к ней, — трудно придумать иное объяснение.

— А все-таки в этом обязательно скрывается что-то другое, обязательно, — настаивал один седой господин с желтым сморщенным лицом, сидевший за хозяйкой.

Зенон громко рассмеялся: таким ребяческим и смешным показалось ему это предположение.

— Я, однако, утверждаю, что в этом есть что-то особенное, — упрямо повторял тот.

— Вероятно, какая-нибудь тайна бытия, трансцендентальная загадка! — ответил Зенон насмешливо и недружелюбно.

— Все есть тайна и все есть загадка, — строго произнес собеседник.

— Что, мисс Дэзи уже позавтракала? — спросил Джо.

— Нет, вовсе не приходила, ест у себя, — шептала мистрис Трэси, прижимая к широкой груди все еще полумертвых от ужаса кошек.

— Может быть, больна? — спросил Джо, заметив оживление в глазах Зенона.

— Здорова, но занята письмами; получила сегодня из Калькутты целую кипу.

— Много посетителей было у мистера Гуру?

— Целая процессия. Но он никого не принял, велел только служителю объявить всем, что приехал в Европу смотреть и спрашивать, поэтому пусть ждут, когда их спросят, — говорила хозяйка, понизив голос.

— Да, пусть ждут, когда я спрошу их, — неожиданно подтвердил Гуру.

— Ответ гордый и самоуверенный, — промолвил враждебно Зенон.

— Кто знает, тот не бросает слов попусту и кому попало.

— Никто не может сказать, что он знает, никто! — воскликнул Зенон, задетый снисходительной улыбкой мудреца, и поднялся с места, а за ним встало и все общество, молча переходя в соседний читальный зал.

— Простите, я раздумывал о пантере и прихожу к выводу, что…

— Ах, мистер, я всегда восхищаюсь глубиной ваших выводов и охотно их слушаю, но этот ваш вывод совсем мне не интересен, совсем!

Он ответил, еле сдерживая раздражение, желтый господин посмотрел на него удивленно и поспешил отойти в противоположный угол комнаты, а Зенон был так возбужден, что даже желал какой-нибудь ссоры. Он прямо вызывающе смотрел на Магатму, когда тот, отведя пантеру в клетку, вошел в комнату после всех и занял место за круглым столом посредине комнаты, где прислуга уже готовила чай.

Магатма, ни на кого не глядя, пил чай; часть общества устроилась около него, остальные рассыпались по большой комнате, изящно обставленной письменными столиками, экранами, глубокими креслами, качалками в уютных уголках за ширмочками и массой изящных безделушек. Было светло и тихо; толстый ковер заглушал шаги, окна, закрытые тяжелыми занавесками, не пропускали городского шума, только иногда дребезжание канделябров, стоявших на камине, напоминало, что где-то недалеко находится улица и проезжают экипажи. Зеленоватые стены с нарисованными по ним акварелью букетами цветов навевали на душу спокойствие.

Зенон и Джо сели перед камином. Зенон положил ноги на решетку и смотрел на огонь, не переставая, однако, внимательно прислушиваться.

— Лучше было бы пить чай у тебя.

— Подождем еще немного, может, она придет, — ответил Джо. Повернув голову, он увидел, что служитель что-то тихо сказал Магатме и тот в ответ кивнул головой.

Мистрис Трэси расхаживала по комнате, наливая иногда чай в протянутые чашки; три белые кошки неотступно следовали за ней.

Разговор во всех группах поддерживался лениво и ежеминутно обрывался. Никому не хотелось говорить, всеми овладела сонливость или утомление.

Какая-то высокая худая дама села за фисгармонию, но, проиграв несколько тактов, отошла, скучая.

Зенон наклонился к Джо и шепнул, смеясь:

— Что же это, даже Магатма сегодня не поучает и не проклинает нас и нашу культуру.

— Господи, — печально прошептал Джо, — я бы отдал всю жизнь, отдал бы душу на самые страшные муки, чтобы только этот человек ошибался, чтобы его слова не были правдой. Но они — правда, горькая, как жизнь, ядовитая правда!

— Так-то ты защищаешь свое наследие, европеец!

— Я бы разорвал их на части, как пантера, если бы только мог из их внутренностей вырвать омертвевший дух и вдохнуть в него новую, святую, истинно человеческую жизнь!

— И это говорит тот, кто еще недавно сам нес смерть и ненависть.

— Сколько раз я убивал, столько раз моя душа умирала в проклятии. Да будут стократ прокляты войны!

— Знаю я этот мотив, знаю! Через века и народы плывет он, как печальная птица, блуждает по безднам человеческого ожесточения, никем не замечаемый и ненужный смертным, — ненужный!

В голосе его вдруг прорвалась накипевшая горечь.

— Нет, нет, его слышал Зороастр, заметили пророки, но впервые в индусской душе он свил себе бессмертное гнездо и там в джунглях живет до сих пор и милосердно царит.

— Так иди и проповедуй покаянье за прошедшее и воскресение нового будущего, — сказал Зенон наполовину насмешливо, наполовину грустно.

— Я знаю, кто-нибудь должен восстать и нести миру спасительное слово, должен, пока мир окончательно не утонул в преступлениях.

— Я вижу, ты заразился от Магатмы священной горячкой!