Думаю, сказав ему, что за час до смерти у заместителя министра не было посетителей, я действовал в достаточной степени безотчетно. Но и после, когда до меня дошло, что я сделал, совесть меня почти не мучила. Ведь я просто оказал любезность женщине. На моем месте, будь возможность, так поступил бы любой мужчина. Зачем миссис Тиерс страдать только потому, что Джеймс умер примерно в то время, когда она к нему приходила?
Вот почему на следующее утро мир ничего не услышал о леди под вуалью.
В течение месяца я вернулся в свои старые апартаменты в Линкольнс-Инн и попытался свести воедино разрозненные обрывки моих исследований в области права. Возможно, работа шла бы гораздо быстрее, уделяй я ей все внимание, но львиную долю моих мыслей занимало совершенно другое — миссис Уолтер Тиерс.
Миссис Тиерс была вдовой. Сразу после похорон друга, я ее навестил, и она приняла меня с восхитительным радушием.
Я стал часто к ней захаживать, но никогда не встречал в доме других гостей. Очаровательнейшая женщина, а живет в полной изоляции! У меня не укладывалось в голове, как такое возможно в фешенебельном лондонском квартале. Впрочем, подобное положение меня вполне устраивало.
Годам к тридцати пяти я остепенился, более или менее смирившись с мыслью, что никогда не женюсь. Умозрительно я всегда придерживался мнения, что долг каждого здорового мужчины перед собой и обществом — жениться до тридцати лет и принять на себя ответственность за семью. Жизнь холостяка — ущербное, в лучшем случае половинчатое существование. «Холостяк — неполноценный человек. Он схож с половинкой ножниц, которая еще не нашла пару, а потому и вполовину не так полезна, как обе вместе», — говорил Бенджамен Франклин. Мужчина получает возможность достигнуть зенита, только став главой семьи и неся на своих плечах бремя ответственности за других. В это я верю, о чем всегда во всеуслышание заявлял. Однако сам до сих пор не обзавелся семьей. Вот бы проснуться однажды утром и обнаружить себя женатым! И чтобы собственный дом, очаровательная и хозяйственная супруга, может, даже несколько детишек. Но все, что неизбежно предшествует этому состоянию, ужасно. Трудности выбора всегда отвращали меня от брака, тем более пред лицом явно неизлечимой неспособности серьезно в кого-то влюбиться.
Однако теперь я часто с удовольствием рисовал себе картину уютного дома, где прекрасные черные очи улыбались мне за столом по утрам и ловили мой взгляд вечерами, когда я отрывался от чтения в нашей библиотеке.
По сути, это была любовь… иногда. Однако порой, анализируя собственные ощущения, я чувствовал странное недовольство собой, странную раздвоенность. Особенно часто это случалось после визитов к миссис Тиерс, они накладывали определенный отпечаток. Покинув ее дом, я неизменно задавался вопросом: действительно ли я люблю ее так, как мужчина должен любить женщину, которой собирается предложить руку и сердце? Миссис Тиерс заполняла все мои мысли днем и большую часть сновидений ночью. Эти очи… они меня преследовали. В ее присутствии я чувствовал себя беспомощным — пьяным — слепым фанатиком, поклоняющимся своему божеству. Все мое существо переполняла нежность. Я томился от желания подойти к ней ближе, коснуться, приласкать. Плотское влечение было сильнее меня.
Однако уже через четверть часа после прощания, меня снова посещали сомнения: действительно ли это та любовь, которую муж должен чувствовать к жене? Полная потеря индивидуальности, подчинение другому… неужели ничего не изменится за дни, недели и месяцы постоянного партнерства? За годы супружеской жизни, со всеми ее испытаниями и невзгодами? А если изменится, мое «я» даст о себе знать и увидит в ней недостатки, что тогда?
Впрочем, меня привлекала в миссис Тиерс не только красота. Напротив, мало кто из женщин столь сильно впечатлял меня своим интеллектом.
Но больше всего меня очаровывали ее поразительное самообладание и сдержанность. Миссис Тиерс хорошо себя понимала и обо всем имела собственное мнение, при этом умудряясь не казаться мужеподобной или слишком деловитой. Казалось, она была попросту неспособна утратить эмоциональное равновесие.
Вообще-то, миссис Тиерс была очаровательна. И тем не менее, хоть я не находил в ней недостатков, с какой бы стороны ни смотрел, на меня постоянно накатывали сомнения, как только мы расставались. Сомнения столь же мимолетные, сколь и постоянные. Через час, когда я сидел в полном одиночестве у себя в комнате, ее очи преследовали меня снова.
Я никогда не заговаривал с ней о своей любви, но она наверняка читала ее в моих глазах сотни раз, и, похоже, не возражала против пылких взглядов.