Повинуясь безотчетному порыву, Ирена бросилась в уютные объятия старого сумаха и, утешенная ими, вскоре стала сонно клевать носом. Впоследствии воспоминания об этом мгновении были настолько смутными, что она никак не могла решить, и впрямь ли тогда забылась сном либо пережила необъяснимый кошмар наяву. Отчасти все это напоминало сон, виденный накануне, только еще более ужасный, ибо на этот раз начался он не с приятной грезы о муже. Вместо него Ирену тут же сжали в тисках безжалостные ветвеподобные руки, почти лишившие ее возможности дышать.
Вниз метнулась жуткая голова, изборожденная морщинами всех мыслимых грехов и, подобно дикому зверю, набросилась на стройную, белую шею своей жертвы. Омерзительные губы впились в кожу Ирены… Она сопротивлялась отчаянно, исступленно — ее тускнеющему сознанию казалось, что дерево ожило и немилосердно оплетает ее своими ветвями, опутывая по рукам и ногам, разрывая платье. Нечто — возможно, веточка — глубоко вонзилось ей в обнаженную шею. Боль заставила Ирену совершить героическое усилие; со сдавленным криком она высвободилась и, встревоженная внезапным мощным раскатом грома, на неверных ногах поспешила укрыться в безопасности своего жилища.
Добравшись до уютной гостиной, Ирена рухнула в кресло и часто, судорожно задышала. В открытые окна влетали порывы освежающего ветра, но несмотря на то, что в доме быстро стало менее душно, ей понадобился целый час, чтобы найти в себе силы доплестись до спальни. Там ее ожидало очередное потрясение. Она едва узнала в зеркале свое бескровное, осунувшееся лицо. Глаза потеряли блеск, губы побелели, кожа дрябло обвисла на усохшей плоти, как будто Ирена состарилась раньше срока. Меловую белизну шеи нарушало единственное цветное пятно — тоненькая струйка засохшей крови. Взяв ручное зеркальце, Ирена тут же озабоченно ее изучила. Вновь открылась старая ранка. Место выглядело воспаленным и напоминало след от укуса какого- то маленького и очень острозубого зверька. Болело ужасно…
Наутро в гостиную ворвалась миссис Уоткомб с предложением прокатиться в соседний городок. Потрясенная видом Ирены, она начала настаивать, что необходимо тотчас послать за врачом. Пока доктор расспрашивал пациентку, миссис Уоткомб не переставала вмешиваться, упрашивая его изучить ранку на шее. Ирена и врач считали ссадину мелочью, недостойной внимания, но, в конце концов, последний немного озадаченно ее осмотрел и посоветовал наложить повязку. Доктор полагал, что Ирена страдает от анемии, и для скорейшего восстановления сил посоветовал ей вести как можно более спокойный образ жизни, хорошо питаться, чаще проветривать дом и принимать обычные в таких случаях пилюли и микстуры. Однако, невзирая на эти утешительные меры, никто не чувствовал себя полностью удовлетворенным. Врачу недоставало уверенности. Ирена полагала, что у нее не может быть анемии, а миссис Уоткомб одолевали опасения, пусть и крайне туманные, но от того не менее тревожные. Дом она покидала, словно согнувшись под грузом забот. На пути через аллею ее взгляд остановился на старом сумахе — такой багровой и буйной его листва не выглядела со времен роковой болезни Джеральдины.
— Будь оно проклято, это жуткое старое дерево! — проворчала она и, охваченная неясным предчувствием, добавила: — Мужу Ирены следует знать. Надобно немедленно ему телеграфировать.
Ирена вполне по-женски с пользой распорядилась предписанным ей покоем и затеяла уборку в чулане — единственной части дома, что пока оставалась неисследованной. Среди ненужного хлама ей попалась небольшая тетрадь, выглядевшая новой. С рассеянным любопытством Ирена подняла находку и с удивлением поняла, что Джеральдина намеревалась использовать тетрадь как дневник. На странице имелась дата — всего за несколько дней до смерти бедняжки. Записей под ней не было, однако первые два листа, несомненно, отсутствовали. Когда Ирена положила тетрадь, из нее вылетел и упал на пол исписанный клочок бумаги. Она нагнулась, да так и застыла, от потрясения позабыв дышать — рукою кузины на клочке было написано:
Находка поневоле завладела мыслями Ирены. Не приходилось сомневаться, какое именно дерево имелось в виду. Речь шла о старом сумахе на краю лужайки. Он и Ирену влек с неистовой силой, но только сейчас она себе в этом честно призналась. Торопливо пролистав тетрадь, она обнаружила между последних листов горку бумажных обрывков — очевидно, две первые страницы дневника. Сгорая от любопытства, Ирена тут же принялась их переворачивать. На большинстве было одно коротенькое слово либо часть слова подлиннее, но некоторые крупные клочки обещали пролить больше света на прошлое. Ирена, дрожа от нервного возбуждения, отнесла тетрадь на свой секретер и до вечера складывала порванные страницы.