Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых

Она шла прямо к призрачному дому Стэнфорда Уайта, и теперь уже не имело никакого значения, кто в нем живет. Ее там ждут. Сколько она себя помнит, они все время пытались сказать ей об этом.

Часть 2. Канун Дня всех святых

В наше время мало что
ценится выше таланта
понимания Сути вещей.
………………….
Пчела, живая пчела
об оконное бьется стекло,
не зная, что обречена.
Понимание ей не дано.

Стэн Райс

«Поэма без названия»

Дэниел

Толпа, словно жидкость, плескалась между бесцветных стен длинного изгибающегося вестибюля. Через входные двери вливался поток подростков в костюмах, приготовленных для Хеллоуина; за желтыми париками, черными атласными плащами – «клыки, пятьдесят центов», – глянцевыми программками выстраивались очереди. Куда ни глянь – повсюду белые лица, ярко накрашенные глаза и губы. Иногда на глаза попадались группы мужчин и женщин, облаченных в настоящие одежды девятнадцатого века, с безупречно наложенным гримом и тщательно причесанными волосами.

Женщина в бархатном платье подбросила в воздух над головой множество розовых бутонов. По ее пепельного цвета щекам стекала нарисованная кровь. Все рассмеялись.

Он ощущал запахи грима и пива, такие отвратительные и чуждые теперь его восприятию. Стук бьющихся вокруг сердец отдавался в его нежных барабанных перепонках тихим, восхитительным громом.

Должно быть, он рассмеялся вслух, потому что Арман резко ущипнул его за локоть.

– Дэниел!

– Виноват, босс, – прошептал он, хотя не видел в этом ничего особенного. Уж и посмеяться вслух нельзя, тем более когда вокруг столько забавного? В любом случае никто не обращал на них внимания; все смертные поголовно нарядились в маскарадные костюмы, и в этой толпе Арман и Дэниел внешне ничем не отличались от остальных: два бледных, неопределенного вида молодых человека в черных свитерах, джинсах и синих шерстяных матросских шапочках, частично скрывавших волосы; глаза они спрятали за темными очками.

Арман выглядел рассеянным – он опять к чему-то прислушивался. Дэниел никак не мог понять, почему он должен чего-то бояться. Он получил, что хотел. «Вы мне больше не братья и сестры!»

Чуть раньше Арман сказал ему: «Тебе предстоит многому научиться». Это касалось охоты, обольщения, убийства, потока крови, несущегося сквозь его жадное сердце. Но после напрасных и неуместных мучений, которые Дэниел пережил в момент первого убийства – тогда он за несколько секунд ощутил всю бурю эмоций, от содрогания и чувства вины до экстаза, – он вел себя вполне естественно для противоестественного существа.

А полчаса назад в развалинах возле парка они отыскали двух прелестных бродяжек – в заколоченных досками помещениях заброшенной школы нашли себе приют детишки; они спали в мешках или на половичках, а в маленьких консервных банках готовили себе пищу, украденную со складов в Хейт-Эшбери. На этот раз он не испытал внутреннего протеста – только жажду и все усиливающееся ощущение неизбежности и совершенства этого акта; а еще осталось воспоминание о необыкновенном, ни с чем не сравнимом вкусе. Скорее! Но Арман превратил охоту в настоящее искусство, не имевшее ничего общего с лихорадочной спешкой предыдущей ночи, когда вопрос времени имел критическое значение.

Больше всего Арману нравилось молча стоять возле какого-нибудь дома в ожидании тех, «кто хочет умереть», а потом посылать им безмолвный призыв. И они приходили! И в этой смерти присутствовали покой и безмятежность. Он рассказал, что когда-то давным-давно пытался научить этому Луи, но Луи счел такое поведение отвратительным.

И конечно же, словно загипнотизированные музыкой Крысолова из сказки, из боковой двери показались одетые в джинсу ангелочки: «Да, ты пришел, мы знали, что ты придешь…» Под монотонные унылые приветствия их провели вверх по лестнице в гостиную, отгороженную подвешенными на веревках солдатскими одеялами. Подумать только! Умереть в такой помойке, где сквозь щели в фанерных стенах мелькают фары машин!

Горячие грязные ручки вокруг шеи Дэниела; тошнотворный запах гашиша в волосах; танец, прижатые к нему бедра… и его клыки, впивающиеся в ее плоть. «Ты любишь меня, сам знаешь, что любишь», – сказала она. И он с чистой совестью ответил: «Да». Неужели всегда будет так хорошо? Он сжал ладонью ее подбородок снизу, запрокинул ей голову, и смерть с удвоенной силой полилась ему в горло, проникла в желудок, по всему телу – от чресел до мозга – расползался жар.