Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых

«Я без тебя знаю, что он мой отец! – ответил Лестат. – Потому-то я и прошу тебя. Я не могу сам сделать это! Если б я мог, он был бы мертв уже давным-давно, черт его побери! Мы должны выбраться отсюда. Посмотри, что ты наделал. Через четверть часа появится рыдающая жена этого парня… если, конечно, она не пришлет вместо себя кого-нибудь похуже! Нам нельзя терять ни минуты».

Вампир вздохнул.

– Я понимал, что Лестат прав. Я слышал, что рабы собираются возле коттеджа Даниэля, ждут его возвращения. Он осмелился в одиночку зайти в проклятый дом и не вернулся. Охваченная паникой толпа рабов могла стать неуправляемой. Я попросил Лестата успокоить их силой и властью белого господина, но постараться не встревожить их и не испугать. Я пошел в спальню и закрыл за собой дверь. И пережил еще одно страшное потрясение. Я увидел отца Лестата.

Он сидел на кровати, наклонясь вперед, и разговаривал с сыном, умолял ответить ему. Он говорил, что лучше его самого понимает глубину и горечь разочарования, пережитого Лестатом. Он походил на живой труп, и только отчаянный порыв воли поддерживал жизнь в этом слабом теле. Лихорадочно блестевшие глаза глубоко ввалились в глазницы, губы дрожали, и желтоватый рот представлял собой ужасное зрелище. Я присел на кровать, глядя на него с болью, и протянул ему руку. Невозможно передать, насколько его вид потряс меня. Когда убиваешь, все происходит очень быстро и почти незаметно для самой жертвы. Но теперь я видел перед собой медленное угасание жизни в теле, изможденном, но все еще отказывающемся сдаться вампиру, годами сосавшему из него соки, имя которому – время.

«Лестат, – сказал он, – не будь жесток ко мне, хотя бы один раз в жизни. Стань на мгновение тем мальчиком, которым ты был когда-то. Сын мой, – повторял он вновь и вновь. – Сын мой, сын мой». Он пробормотал что-то, чего я не разобрал, кажется о поруганной невинности. Но я заметил, что он вовсе не бредит, наоборот, находится в исключительно ясном сознании. Бремя прошлого навалилось на него неподъемной тяжестью, а настоящее не могло дать ему облегчения. Потому что это была смерть, и с ней он отчаянно боролся. Я знал, что могу помочь ему, если постараюсь. Я наклонился вперед и тихо прошептал: «Я здесь, отец». Мой голос мало походил на голос Лестата, но он тут же успокоился, и мне даже показалось, что его мучения вот-вот прекратятся. Но вдруг он вцепился в мою руку, как тонущий хватается за соломинку, и судорожно заговорил о каком-то деревенском учителе (имени я не расслышал), что он считал Лестата блестящим учеником и уговаривал отдать его в монастырскую школу. Он проклинал себя за то, что отказался, забрал Лестата домой и сжег его книги. «Ты должен простить меня, Лестат», – плакал он.

Я крепко сжал его руку в своей, надеясь, что это может сойти за ответ, но он повторил: «У тебя есть все, что душа пожелает, но ты холоден и груб, как я в те годы, когда наша жизнь состояла из голода, холода и каторжного труда! Лестат, вспомни, ты был лучшим из всех! Бог простит мне, если ты простишь».

В этот момент подлинный Исав появился в дверях. Я жестом попросил его молчать; но он не обратил внимания, и мне пришлось вскочить с постели, чтобы старик, услышав его голос, доносящийся издалека, не заподозрил неладное. Лестат сказал, что, завидев его, рабы разбежались.

«Убей его, Луи! – Впервые я услышал мольбу в его голосе. Он в ярости заскрипел зубами. – Ну же!»

«Подойди и скажи, что прощаешь ему все, даже то, что он забрал тебя из школы!» – ответил я ему.

«Зачем, – прошептал Лестат с гримасой, сделавшей его лицо похожим на череп, – забрал меня из школы! – Он воздел руки к небу и прорычал: – Проклятье! Убей его!»

«Нет, – повторил я. – Либо ты простишь его, либо убьешь сам. Выбирай».

Старик умолял нас объяснить, в чем причина нашего спора.

«Сын мой, сын мой», – кричал он, и Лестат начал приплясывать на месте, словно сумасшедший.

Я выглянул на улицу из-за занавесок. Рабы окружили дом. Цепь медленно, но неотвратимо приближалась.

«Ты был Иосифом среди своих братьев, – говорил отец Лестату, – ты был лучшим. Но откуда я мог знать? Я понял это, только когда ты ушел из дома, долгие годы я не видел от них ни заботы, ни утешения. Ты вернулся и забрал меня с нашей фермы, но ты изменился. Это был уже не ты. Не тот мальчик, которого я знал».

Я схватил Лестата за рукав и силой доволок до кровати. Никогда я не видел его таким слабым и одновременно разъяренным до последней степени. Вырвавшись из моих рук, он склонился над подушкой и глядел на меня с ненавистью. Я непреклонно произнес еще раз: «Прости его!»

«Все в порядке, отец, спи спокойно. Я не держу на тебя зла», – сказал он высоким, натянутым голосом.

Старик повернулся на подушке, что-то тихо сказал с облегчением, но Лестат уже встал. Остановившись в дверях, он сжал голову руками и громко прошептал: «Они идут! – Потом обернулся ко мне. – Прикончи его. Ради бога!»