Вампир из Суссекса

* * *

— Я в самом деле припоминаю его, — сказал я.

Холмс задумчиво посмотрел на меня и поднял голову.

— Будьте добры, пошлите ему телеграмму: «С удовольствием займемся вашим делом».

— «Вашим» делом?

— Не надо, чтобы он думал, что у нас — убежище для слабоумных. Конечно все это произошло с ним самим. Пошлите ему телеграмму и посмотрим, что принесет нам завтрашнее утро.

* * *

На следующее утро ровно в десять часов Фергусон был у нас. Я помнил его сильным, здоровым спортсменом. Нет, конечно, ничего печальнее в жизни, чем встретить развалину былого атлета, которого вы знали в расцвете сил. Щеки его впали, волосы поредели, плечи согнулись. Боюсь, что я вызвал в нем такие же чувства.

— Ватсон, дружище, — сказал он, и голос его звучал глухо и низко. — Вы изменились порядком, дорогой! Вероятно, и я также? Но меня состарили только последние дни. Я вижу по вашей телеграмме, мистер Холмс, что мне не к чему прикидываться чьим-то посланцем.

— Проще говорить напрямик — сказал Холмс.

— Совершенно верно! Но подумайте, как тяжело говорить все это о женщине, которую вы должны хранить и беречь. Что мне делать? Как мне обратиться в полицию с подобным рассказом? Это безумие, мистер Холмс! Это передается по наследству? Случалось вам встретить нечто подобное в вашей практике? Ради Бога, дайте, мне какой-нибудь совет — я совершенно подавлен.

— Это вполне естественно, мистер Фергусон. А сейчас садитесь вот сюда, соберитесь с мыслями и дайте мне несколько ясных ответов. Я уверен, мы найдем какое-нибудь решение. Прежде всего, какие меры вы приняли? Находится ли ваша жена по-прежнему вблизи детей?

— Между нами произошла ужасная сцена. Она — исключительно любящая женщина, мистер Холмс. Если когда-нибудь жена любила мужа всем сердцем и всею душою, то это она. Она была поражена в самое сердце тем, что я раскрыл ее ужасную, ее чудовищную тайну. Она даже не хотела говорить. Она ничего не отвечала на все мои упреки и смотрела на меня диким, отчаянным взглядом. Затем она бросилась в свою комнату и заперлась там. С этих пор она отказывается видеть меня. С ней — прислуга, которая служила у нее еще до ее замужества. Прислугу зовут Долорес. Это скорее подруга, чем горничная. Она приносит ей пищу.

— Следовательно, ребенку не грозит непосредственной опасности?

— Миссис Мэзон, нянька, заявила, что не оставит его ни днем, ни ночью. Ей безусловно можно доверять. Я больше боюсь за бедного маленького Джека — как я писал вам, она уже дважды бросалась на него.

— Но ни разу его не укусила?

— Нет. Она била его… И это тем более ужасно, что Джек — бедный кроткий, маленький калека.

Черты лица Фергусона смягчились, когда он заговорил о своем мальчике.

— Казалось бы, что его несчастие может растрогать любое сердце. Падение в детстве — и переломленный спинной хребет. Но это — золотое, любящее сердечко!

Холмс взял вчерашнее письмо Фергусона и вновь перечел его.

— Кто еще живет в вашем доме, мистер Фергусон?

— Две прислуги, которые служат у нас недавно. Еще сторож Михаил. А потом: моя жена, я сам, мой мальчик Джек, бэби, Долорес и миссис Мэзон.

— Мне кажется, вы не особенно хорошо знали вашу жену до свадьбы!

— Я был знаком с ней всего несколько недель.

— Сколько времени при ней Долорес?

— Много лет!

— В таком случае она, вероятно, лучше вас знает характер вашей супруги.

— Да, вероятно!

Холмс сделал какую-то пометку.

— Мне сдается, — сказал он, — я буду полезнее в Лемберлей чем здесь. Это, конечно, дело, которое необходимо расследовать лично. Если леди не выходит из своей комнаты, наше присутствие не обеспокоит ее. Впрочем, мы остановимся в гостинице.

Фергусон облегченно вздохнул.

— Так я и надеялся, мистер Холмс. Поезд отправляется в два часа. Если бы вы могли воспользоваться им?..

— Конечно, мы приедем. Сейчас у нас спокойное время. Я могу посвятить вашему делу всю свою энергию. Ватсон, конечно, поедет с нами. Но я хотел бы быть совершенно точно осведомлен относительно некоторых деталей еще до своего прибытия. Как я понял, несчастная леди, по-видимому, бросалась на обоих детей — на своего собственного бэби и на вашего сына?

— Да,

— Но она вела себя при этом различно, не так ли? Она побила вашего сына?

— Один раз палкой, другой раз — просто так.

— Она не объяснила, за что она бьет его?

— Нет, она лишь повторяла, что ненавидит его.

— Что же, это у мачех случается. Так сказать, посмертная ревность. Леди ревнива по своей природе?

— О да! Она очень ревнива — всей силой своей горячей южной любви.

— Но мальчик… Ему, кажется пятнадцать лет? Вероятно, он умственно очень развит, хотя тело его и искалечено. Как он объясняет ее выходки?

— Никак. Он говорит, что не давал ей никакого повода.

— А раньше они были друзьями?

— Нет. Они никогда не любили друг друга.

— Вы говорите, он очень привязан к вам?

— Нет на свете другого такого же преданного сына. Моя жизнь — его жизнь…

Холмс снова отметил что-то в своей записной книжке. Некоторое время он задумчиво молчал.

— Несомненно вы до второй вашей женитьбы были большими товарищами с вашим сыном. Вы были очень близки, не так ли?

— Очень!