Плача, они принялись за работу. Мы опустили Луси в ванну и начали растирать ее. В это время послышался звонок. Одна из девушек побежала открыть и доложила о приходе какого-то господина с поручением от мистера Голмвуда. Я велел сказать, чтобы он подождал, так как фон Гельсингу требовалась моя помощь.
Я никогда не видел профессора работающим с таким усердием. Он очень удивил меня, сказав:
— Если бы речь шла только о жизни мисс Луси, я остановился бы и дал ей спокойно умереть, но ей предстоит такой ужас, что…
И фон Гельсинг принялся растирать ее с удвоенной силой.
Наши усилия оказались не напрасными: сердце несчастной забилось сильнее, грудь чуть заметно задрожала. Лицо профессора просияло.
— Мы победили! — закричал он. — Шах королю!
Бережно обернув Луси горячей простыней, мы уложили ее в постель, но уже не в ее комнате, а в другой. Фон Гельсинг прикрыл ранки на ее шее мягким шелковым платком. Больная все еще спала. Профессор приказал служанке неотлучно находиться в комнате и не спускать с Луси глаз, сделал мне знак, и мы вышли из комнаты.
— Мы должны решить, что делать, — сказал он, направляясь в полутемную из-за опущенных штор столовую. — К кому обратиться за помощью? Необходимо повторное переливание крови, иначе я не ручаюсь за ее жизнь. Но вы истощены, я стар. Кто согласится пожертвовать своей кровью? Как вы думаете, может быть, поговорить со служанками?
— А меня вы не считаете? — неожиданно раздался с дивана голос Квинси Мориса.
— Какой добрый гений прислал тебя? — спросил я, пожимая ему руку.
Морис протянул телеграмму.
— Вот что я получил от Артура. Он страшно беспокоится, так как уже несколько дней не имеет известий от своей невесты, и потому поручил мне узнать, в чем дело. Сам он приехать не может. У него умер отец… Я вижу, что прибыл как раз вовремя. Скажите, что надо делать?
Фон Гельсинг, глядя ему в глаза, сказал:
— Вы дадите мисс Луси свою кровь. Видимо, Бог помогает нам. Пойдемте!
Когда все было закончено, мы с Морисом спустились вниз. Я уложил его на диван, предварительно заставив выпить большую рюмку крепкого вина, и вернулся к Луси, которая все еще была очень слаба. Фон Гельсинг в глубоком раздумье стоял у ее постели с исписанным листком бумаги в руках. У него было почти торжественное выражение лица.
— Вот что я нашел в ее спальне, — сказал он, протягивая мне бумагу.
Это оказалась записка Луси, где она рассказывала о ночном происшествии. Нет слов, чтобы описать, как она изумила меня. Наконец я обрел дар речи и обратился к профессору, стараясь унять нервную дрожь:
— Объясните, что все это значит? Или она сошла с ума? Какая опасность угрожает ей?
— Не волнуйтесь так! Со временем вы все узнаете и все поймете, — с этими словами фон Гельсинг отобрал у меня записку. — Теперь же надо составить свидетельство о смерти миссис Вестенра.
— Да-да, — спохватился я, совсем забыв о смерти бедной женщины. — Сделайте это сейчас, а я подам заявление в полицию и зайду в бюро похоронных процессий.
Заручившись свидетельством, я собрался уходить, когда столкнулся в передней с Морисом, державшим в руке телеграмму Артуру с известием о смерти миссис Вестенра и болезни Луси.
— Когда ты освободишься, я бы хотел поговорить с тобой, — шепнул он.
Покончив со всеми формальностями, я вернулся и, узнав, что Луси еще спит, направился в гостиную, где меня ждал Морис.
— Послушай, — сказал он, — ты думаешь, я ничего не понимаю? Я рад, что смог сегодня помочь несчастной девушке, которую мы все любим. Но я знаю, что то же самое проделали и вы с Артуром, не правда ли?
Я утвердительно кивнул.
— Сколько времени продолжается болезнь Луси? — спросил Морис.
— Десять дней.
— Десять дней! — повторил он. — И за это время ей трижды делали переливание крови… Помилуй Бог!
Он приблизился ко мне и прошептал:
— Скажи, что с ней?
— Не знаю, — ответил я в отчаянии. — Фон Гельсинг, как ты сам видишь, изводится, и я почти обезумел. Говорю тебе честно, я даже не догадываюсь о причине такой потери крови. Правда, несколько раз Луси оставалась без присмотра, но этого больше не повторится; мы с профессором останемся здесь, пока она не выздоровеет.
Морис протянул мне руку.
— Я останусь с вами, — сказал он, — и буду счастлив помочь.
Во второй половине дня Луси проснулась. Она увидела фон Гельсинга и меня, слабо улыбнулась, и уткнув лицо в подушку, горько зарыдала… Выплакавшись, бедняжка опять заснула. Но сон был очень беспокойный. Луси металась, шарила руками по постели, как будто что-то искала. Профессор догадался положить на одеяло найденную им записку. Не просыпаясь, Луси тут же схватила ее и начала рвать. Только разбросав клочки бумаги по всей постели, она успокоилась. Фон Гельсинг следил за ней, нахмурив брови, но ничего не сказал.