Вампир Его Высочества (СИ)

Наступила пауза, в почти полной темноте я не видела лица вампира, и, стоя спиной к свету и свободе — лица Его Высочества. Света от одной маленькой свечи было слишком мало. Внезапно меня что-то с силой толкнуло меня в спину, от неожиданности я снова тихонько вскрикнула и больно ткнулась носом в вампирий бок. Мужчина был выше на целую голову, даже без этого своего цилиндра.

— До завтра, Латероль. Приятного аппетита, — но дверь не закрывалась, принц не уходил.

— Поспеши, — равнодушно отозвался вампир. — Золотые близко, я буду занят.

— Ты же не слышал колокола, — ехидно и как-то зло произнёс мой венценосный спутник. — Откуда тебе знать о них?

— Чувствую, — ответил Латероль, всё та же странная сила потащила меня в сторону лестницы, высокий стройный силуэт принца высветился на пороге.

— До завтра, — с нажимом повторил он, дверь закрылась, свеча погасла, а меня запоздало затрясло, зубы стукнулись о нижнюю губу.

— Ступай уже, плод греха леопарда и мухомора, — голос мужчины стал чуть мягче, глуше. Сопротивляться, пытаться убежать не было смысла, и я пошла за ним, передвигая ноги, словно шла по речному льду в оттепель: медленно-медленно, почти не отрывая ступни от пола.

* * *

На втором этаже дома стало чуть светлей — оказалось, стёкла заколоченных снаружи окон изнутри были выкрашены чёрной краской, местами облупившейся — и сквозь проплешины по-воровски, тихонько прокрадывался тусклый рассеянный дневной свет. Да и глаза привыкли.

Умирать не хотелось, умирать от рук, точнее, клыков бездушного чудовища, скрывавшегося за столь безобидной человеческой оболочкой, было настолько жутко, нелепо, что в голове не укладывалось. Мне всего восемнадцать, я почти не видела мир, Льерию, за исключением Алхея, я не знала мужчины и не надевала брачного савана, не пробовала вина, не научилась плавать, не находила в лесу цветущий папоротник, не видела Золотых вблизи… Я жить хотела!

Четыре чёрные тени выросли перед вампиром и мной, и я сунула кулак в рот, чтобы снова не заорать. Но это были всего лишь люди, все, как один, одетые в чёрное: две женщины, одна низкорослая и бесформенная, с тёмном балахоне, закрывающем её с головой, вторая, напротив, худая и на редкость высокая, с горделиво задранным острым подбородком. Двое мужчин: юнец с зализанными чёрными волосами и маленькими усиками и беловолосый старик, всё ещё крепкий, с цепкими глазами. Четвёрка замерла, и только юнец почтительно пропищал:

— Мсье Латероль, всё готово!

А низкорослая женщина добавила неожиданно низким, урчащим басом:

— Надо бы поспешить!

Я вжалась в стену, но мужчина бросил, полуобернувшись:

— Эй, жаба гавианская, за мной!

Неожиданно сковывающий тело ужас пропал от невольного раздражения. Я не обижалась на подначки — с детства привыкла, да и глупо злиться на правду, на которую, к тому же, не можешь ответить. Проще не реагировать, хотя любой юной девушке хочется быть красивой, а так и тянет огрызнуться. Впрочем, какая разница, если тебя собирается сожрать красноглазое чудовище?

Оказалось, разница есть.

Очередная лестница, узкая и скрипучая, привела нашу небольшую процессию на чердак.

Здесь было пусто, пыльно и просторно, окна, разумеется, закрашены чёрным — я подумала, что слова о непереносимости вампирами дневного света имели под собой основания. Хаотично расставленные деревянные опоры-колонны упирались в высокую, метра четыре в высоту, пятискатную крышу.

В центре стоял странный невысокий, но вытянутый на сажень в длину каменный столик, точнее, вытянутый в длину прямоугольный постамент, на котором покоилось белое блюдо, на блюде — нож, узкий, компактный. На полу, образуя круг, хороводились невысокие свечи с обугленными кривыми фитильками.

Жуть какая, мамочки…

Радовало одно: про меня, кажется, все забыли. Пятерка разошлась по углам мансарды, вспыхнули, словно сами собой, свечи, а я прижалась боком к деревянной опоре. Дерево казалось живым, тёплым.

Никто не произносил ни звука, стало так тихо, что были отчётливо слышны треск свечей и приглушенные шаги высокой худощавой женщины: она обходила деревянные колонны с черной шёлковой лентой, оплетая ею четырёхугольное пространство, точно паучиха паутиной. Стоило ей приблизиться к моей балке, как я резко присела на корточки, молясь, как мать учила, Всеблагому создателю. Женщина на меня и не взглянула. Всеблагой не откликнулся.

В отсветах пламени на стенах мелькали и другие тени, вампира и его остальных приспешников, словно отделившиеся от грузных тел своих создателей. Я зажмурилась и какое-то время сидела так, размазывая горячую влагу по пыльным щекам. Но слепая темнота была ещё страшнее, и глаза я всё-таки открыла, поморгала слипшимися от слёз ресницами.

А зря.

Отчётливо запахло жжёным салом и мокрой псиной. Блюдо перекочевало на пол, нож — в руки хозяина. Над постаментом прямо в крыше оказалась прямоугольная дыра, будто кто-то аккуратно выдавил в черепице ровнёхонькую прореху. А на каменном столике, вытянувшись струной, неподвижно лежала абсолютно голая женщина.