Вампир Арман

Через несколько ночей разговоров я убедился, что могу дать ему такое же превосходное образование, как то, что дал мне Мариус, и что в результате он должен получить возможность выбрать любой университет, профессию или любительское занятие умственной природы. Я не раскрывал свои карты. Но к концу недели я мечтал, чтобы он попал в частную школу, откуда он выйдет в синем блейзере с золотыми пуговицами, чтобы покорить жителей американского Восточного побережья.

Я люблю его до такой степени, что разорву на части любого, кто осмелится прикоснуться к нему хоть пальцем.

Но с Сибил нас связывает симпатия, которая иногда не посещает как смертных, так и бессмертных на протяжении всей жизни. Я понимаю Сибил. Я ее знаю. Я понял ее в тот момент, когда впервые услышал ее игру, понимаю и сейчас, и если бы она не находилась под защитой Мариуса, я бы здесь с тобой не разговаривал. На протяжении всей жизни Сибил я никогда с ней не расстанусь и дам ей все, о чем она ни попросит.

Когда Сибил умрет, а это неизбежно, я испытаю невыразимую боль. Но это придется перенести. В этом вопросе у меня нет выбора. Я уже не тот, кем был, когда увидел Плат Вероники, когда вышел на солнце.

Я другой, и этот другой беспредельно и окончательно полюбил Сибил и Бенджамина. Отступать мне нельзя.

Конечно, я прекрасно сознаю, что питаюсь этой любовью; став счастливее, чем когда-либо прежде за всю свою бессмертную жизнь, я набрался сил от своих спутников. Эта ситуация слишком идеальна, чтобы считать ее не чистой случайностью, а чем-то иным.

Сибил не безумна. Это чрезвычайно далеко от истины, и я воображаю, что прекрасно ее понимаю. С того момента, когда она впервые прикоснулась руками к роялю, остальное ей стало не нужно. И ее «карьера», так благородно спланированная для нее гордыми родителями и сгорающим от амбиций Фоксом, никогда не имела для нее особенного значения.

Будь она бедна, терпи она лишения, признание публики, наверное, стало бы неотъемлемой частью ее романа с музыкой, давая ей необходимую возможность бежать от ужасной западни жизненной обыденности и рутины. Но бедной она никогда не была. И она до глубины души остается абсолютно равнодушной, услышат люди ее музыку или нет.

Ей нужно только слышать ее самой и знать, что она не беспокоит окружающих.

В том старом отеле, где комнаты в основном сдаются на несколько дней, где лишь горстка жильцов настолько богаты, что могут позволить себе жить там годами, как семья Сибил, она имеет возможность играть без конца и никого не беспокоить.

А после смерти родителей, лишившись двух единственных близких свидетелей ее развития, она просто не могла дальше сотрудничать с Фоксом в вопросах своей карьеры.

Что ж, все это я понял практически с самого начала. Я понял это по ее бесконечному повторению сонаты № 21, и, думаю, доведись тебе ее услышать, ты тоже это понял бы. Я хочу, чтобы ты ее послушал. Понимаешь, Сибил совершенно не смущает, если ее соберутся послушать другие. Если ее будут записывать, она не засуетится. Если другим нравится ее слушать, если ей говорят об этом, она приходит в восторг. Но у нее все очень просто. «А, значит, вам тоже нравится? – думает она. – Красиво, правда?» Вот что мне сказали ее глаза и улыбки, когда я впервые к ней приблизился.

И, полагаю, прежде чем продолжать – а мне есть что написать о своих детях, – стоит разобраться с вопросом: а как я приблизился к ней? Как я оказался в ее квартире в то роковое утро, когда Дора стояла в соборе и кричала толпе о таинственном Плате, а я летел к небесам, и кровь бурлила в моих воспламенившихся венах?

Я не знаю. Я располагаю утомительным сверхъестественным объяснением, подобным тем, которыми забивают тома члены Общества изучения экстрасенсорных явлений или авторы сценариев о Малдере и Скалли, героях телесериала «Секретные материалы». Ими пестрят и секретные файлы архивов ордена психодетективов Таламаска.

Грубо говоря, я вижу это примерно так. Я обладаю исключительно сильными способностями оказывать гипнотическое воздействие, перемещать свое зрение, пересылать свой образ на расстояние и воздействовать на материю как на близком расстоянии, так и в тех случаях, когда она находится вне поля зрения. Должно быть, я каким-то образом во время утреннего путешествия к облакам воспользовался этой силой. Возможно, она вырвалась из меня в момент душераздирающей боли, когда я во всех отношениях полностью вышел из строя и абсолютно не сознавал, что со мной происходит. Возможно, то был последний, отчаянный, истерический отказ смириться с возможностью смерти или же с ужасным, близким к смерти положением, в котором я оказался.

То есть, упав с крыши, обгорев, испытывая невыразимые мучения, я, возможно, нашел способ отчаянного мысленного избавления, спроецировав свой образ и силу в комнату Сибил, и их хватило, чтобы убить ее брата. Для духов, разумеется, невозможно осуществить достаточное воздействие на материю, чтобы ее изменить. Значит, может быть, именно так я и сделал: спроецировал себя в духовной форме, положил руки на материю – Фокса – и убил его.