Вампир Арман

Луи, мой спутник с иссохшей волей, напоминавший прекрасную розу, мастерски засушенную в песке, чтобы она сохранила не только свои пропорции, но и запах, и даже цвет. Сколько бы крови он ни пил, сам он становился сухим, бессердечным, чужим для самого себя и для меня.

Прекрасно понимая ограниченность моего извращенного духа, он забыл обо мне задолго до того, как мы расстались, но я успел кое-чему у него научиться.

Некоторое время, испытывая по отношению к миру благоговение и замешательство, я тоже жил один... Наверное, впервые я остался по-настоящему один.

Но сколько каждый из нас может прожить без общества? Со мной в самый черный час всегда была ревностная сторонница древних законов Алессандра – или, по крайней мере, болтовня тех, кто считал меня маленьким святым.

Почему же сейчас, в последнее десятилетие двадцатого века, мы ищем общества друг друга хотя бы для того, чтобы обменяться несколькими словами или изъявлениями участия? Почему мы собрались здесь, в старом, пыльном монастыре, где столько пустых комнат с кирпичными стенами, чтобы оплакивать Вампира Лестата? Почему старейшие из нас пришли сюда, дабы своими глазами взглянуть на свидетельство его недавнего устрашающего поражения?

Мы не выносим одиночества. Мы не можем его пережить. Даже древние монахи, люди, отказавшиеся от всего остального во имя Христа, установившие для себя жесткие правила жизни в уединенных кельях или принявшие обет нерушимого молчания, тем не менее собирались в братства, чтобы быть рядом друг с другом. Они не переносили одиночества.

Мы остаемся слишком похожими на людей; мы все-таки слеплены по образу и подобию Творца. А что мы можем сказать о нем с уверенностью? Только то, что, кем бы он ни был – Христом, Яхве, Аллахом, – он создал нас, потому что даже он в своем бесконечном совершенстве не смог выносить одиночество.

Со временем у меня, естественно, родилась новая любовь, любовь к смертному мальчику Дэниелу, которому Луи излил свою историю, опубликованную под абсурдным названием «Интервью с вампиром», которого я впоследствии сделал вампиром по тем же причинам, что и Мариус сделал вампиром меня: этот мальчик, мой верный смертный спутник, лишь временами превращавшийся в невыносимого зануду, должен был умереть.

В самом по себе перерождении Дэниела никакой тайны нет. Одиночество неизбежно заставляет нас совершать подобные поступки. Но я твердо верил, что наши создания всегда будут презирать нас за это. Не могу утверждать, будто я никогда не презирал Мариуса за то, что он создал меня, за то, что он не вернулся, дабы сообщить, что сумел пережить ужасный огонь, разожженный римским обществом. Я предпочел искать Луи, а не создавать новых вампиров. И создание Дэниела наконец-то убедило меня в справедливости прежних опасений.

Дэниел, пусть он жив и странствует, пусть он вежлив и мягок, выносит мое общество не больше, чем я его. Вооруженный моей могущественной кровью, он может справиться с любым, у кого хватит глупости нарушить его планы на вечер, на месяц, на год, но не может постоянно находиться в моем обществе – впрочем, как и я в его.

Я превратил Дэниела из мрачного романтика в настоящего убийцу; я вселил в клетки его нормальной крови тот ужас, который, как он воображал, он прекрасно воспринимает во мне. Я ткнул его лицом в плоть первой юной невинной жертвы, которую ему пришлось разорвать, чтобы утолить неизбежную жажду, и тем самым рухнул с пьедестала, куда он возвел меня в своем ненормальном, богатом, неистово поэтичном и буйном смертном воображении.

Но, потеряв Дэниела, а точнее, обретя в нем сына, я обрел остальных. Иными словами, я потерял его как смертного любовника и постепенно начал с ним расставаться.

Я обрел остальных, потому что по причинам, которые я не могу объяснить ни себе, ни другим, я образовал новое общество, занявшее место парижского общества и Театра вампиров, и на сей раз укрытием ему послужило шикарное современное строение, где нашли убежище самые древние, самые образованные, самые выносливые представители нашего рода. Оно напоминало пчелиные соты, но соты эти состояли из роскошных покоев, скрытых в глубине этого самого умело замаскированного из зданий – современного курортного отеля и торгового центра, больше похожего на дворец, выстроенного на острове у побережья Майами в штате Флорида, на острове, где никогда не гасят огни, где никогда не смолкает музыка, на острове, куда тысячами стекаются с материка на маленьких катерах мужчины и женщины, чтобы просмотреть содержимое дорогих бутиков или же заняться любовью в богатых, декадентских, великолепных и неизменно модных гостиничных апартаментах и номерах попроще.