Вампир Арман

– Господи, – прошептал я, не шевеля губами, – спаси их, и, клянусь тебе, я навсегда захороню себя заживо среди монахов, я откажусь от всех удовольствий, я ничего не буду делать, только час за часом восхвалять твое священное имя. Господи Боже, избави меня... Господи... – Но по мере того как меня охватывало паническое безумие, по мере того как я терял ощущение времени и пространства, я начал звать Мариуса: – Мариус, ради Бога, Мариус!

Кто-то меня ударил. Ударил по голове ногой в кожаном сапоге. Следующий удар пришелся по ребрам, еще один раздробил руку. Меня окружили ноги, они свирепо пинали и колотили меня. Я расслабился. Я воспринимал удары как краски и горько думал про себя: «Что за прекрасные цвета... да, цвета...» Потом послышались громкие вопли моих братьев. Им тоже приходится страдать. И какого убежища искать их душам – душам хрупких молодых учеников, каждого из которых любили, учили, воспитывали для выхода в огромный мир... А вместо этого они оказались во власти демонов, чьи намерения оставались мне неизвестны, чьи цели лежали за пределами того, о чем я мог помыслить.

– Зачем вам все это нужно? – прошептал я.

– Чтобы наказать вас! – раздался тихий шепот. – Чтобы наказать вас за тщеславные и богохульные деяния, за вашу светскую, безбожную жизнь. Что такое ад в сравнении с этим, дитя?

Вот как? Эти самые слова тысячи раз повторяли палачи, ведя еретиков на костер.

– Разве адское пламя сравнится с этим кратким страданием?

Какая удобная, самонадеянная ложь.

– Думаешь? – ответил шепот. – Обуздай свои мысли, дитя, ибо существуют те, кто может опустошить твой разум и не оставить в нем ни единой мысли. Возможно, ты и не увидишь ада, дитя, но тебе уготованы вечные страдания. Кончились твои ночи роскоши и похоти. Тебя ожидает истина.

Я вновь затаился в самом сокровенном убежище своей души. У меня не осталось тела. Я лежал в монастыре, в земле, и не ощущал собственной плоти. Я настроил мысли на звучание окружавших меня голосов, нежных и жалобных. Я определял мальчиков по именам и постепенно сосчитал их. Больше половины нашей компании, нашей великолепной компании херувимов, попали в эту чудовищную тюрьму.

Рикардо слышно не было. Но потом, когда наши стражи ненадолго прекратили побои, я услышал Рикардо.

Он затянул речитативом псалом по-латыни, хриплым, отчаянным шепотом.

– Восславим Господа...

Остальные быстро подхватили:

– Восславим имя Его...

Так и продолжались молитвы, голоса постепенно стихали, и в конце концов остался лишь голос Рикардо. Я не отвечал.

Но и теперь, когда его подопечные погрузились в милосердный сон, он продолжал молиться, чтобы обрести успокоение, – или же просто во славу Бога. Он перешел от псалма к «Pater Noster», а дальше – к утешительным вековечным словам «Ave Maria», которые он повторял вновь и вновь в полном одиночестве, лежа в темнице на дне корабля.

Я не заговаривал с ним. Я даже не дал ему знать, что нахожусь рядом. Я не мог спасти его. Я не мог его утешить. Я даже не мог объяснить, что за ужасная судьба обрушилась на нас. И прежде всего, я не мог открыть ему, что я видел: что наш Мастер погиб, что нашего господина поглотил огненный взрыв.

Я погрузился в состояние, близкое к отчаянию. Я позволил себе мысленно восстановить в памяти видение горящего Мариуса, Мариуса, превратившегося в живой факел, кружащегося и извивающегося в огне, его пальцев, тянущихся к небу, как пауки, в оранжевом пламени. Мариус умер... Мариус сгорел... Их было слишком много даже для Мариуса. Я знал, что сказал бы его призрак, приди он ко мне со словами утешения: «Их было слишком много, Амадео, слишком много. Я не смог их остановить, но я пытался».

Я погрузился в мучительные сны. Корабль продвигался сквозь ночь, унося меня далеко от Венеции, от руин всего, во что я верил, всего, что было мне дорого.

Я проснулся от звуков песнопений и запаха земли, но это была не русская земля.

Мы уже не плыли по морю. Мы были на суше. Опутанный сетью, я слушал, как глухие сверхъестественные голоса поют со злодейским энтузиазмом жуткий гимн «Dies Irae» – «День Страшного Суда».

Низкий барабанный бой задавал энергичный ритм, как будто это был не столько ужасный плач в день Страшного Суда, сколько аккомпанемент для танцев. Не смолкали латинские слова о дне, когда весь мир обернется пеплом, когда трубы Иерихона возвестят об открытии могил. Содрогнутся как природа, так и сама смерть. Все души соберутся в одном месте, ни одна их них не сможет больше скрывать что-либо от Бога. Из его книги вслух будет зачитан каждый грех. На каждого падет кара. Кто же защитит нас, если не сам Судия, наш величественный Господь? Наша единственная надежда – милосердие Господа, Господа, страдавшего за нас на кресте. Он не допустит, чтобы его жертва пропала напрасно.

Да, прекрасные древние слова, но они слетали с нечестивых уст, с уст того, кто даже не понимал их смысла, кто радостно бил в барабан, словно готовясь к пиршеству.

Прошла уже целая ночь. Мы находились в заточении, а теперь нас освобождали под звуки жуткого голоса, аккомпанирующего себе на барабане.