Вампир

Ее жизнь, ее кровь — это моя жизнь. Я не могу без нее. Если бы ее вдруг не стало, моей любимой, я бы тоже перестал существовать.

Не так давно я опять встретил ее. Представляете, прямо на улице. Она шла мне навстречу, улыбаясь. Белое широкое пальто, белые сапожки, постукивающие каблучками по асфальту. Белая шляпа, из-под которой вырывались медные локоны. Как она была красива! Но она и не могла быть другой, моя любимая. Она была прекрасна, с этим огромным апельсином в руках. При чем тут апельсин? Не знаю, просто он у нее был. Рыжий, большой, с шероховатой яркой шкуркой, он выделялся броским пятном на белизне ее пальто. Я улыбнулся, в ответ на ее улыбку, шагнув ей навстречу, ловя миг узнавания в ее расширившихся зрачках. Да! Она узнала меня! Она всегда меня узнавала…

Потом мы сидели в моей квартире, пили обжигающе горячий кофе и молчали. Любопытно, за все то время, сколько мы знакомы, за все те долгие годы и многочисленные встречи, мы никогда не разговаривали. Разве что несколько слов приветствия. Тишина сопровождала нашу любовь всегда.

Мягкая и обволакивающая, как пуховое одеяло. Туман тишины… Мне сладко было молчать с моей любимой. Я только не понимал, почему она периодически поглядывала на меня, так быстро приподнимая ресницы, нервно моргая. И все время крутила кофейную чашку на столе, пока не пролила темную сладкую жидкость, пахнущую далекими странами, на свою белоснежную юбку. Это пятно диссонировало с абсолютной гармонией моей любимой. И с рыжим апельсином, лежащим посреди стола. Интересно, почему я раньше никогда не замечал, что апельсины похожи на ту, которую я люблю? Солнечно-рыжие, ароматные, с прохладной кожей… И их вкус… апельсинов и моей любимой…

Ее вкус… С тех пор, как я впервые почувствовал ее вкус, я всегда стремился к ней. Мне хотелось еще и еще, как можно больше. И в этот раз, когда я прижимался губами к ее трепещущему горлу, я ожидал волны сладости, всегда охватывающей меня мягко, поднимающей ввысь, к Тому, Который Есть Я. Я впивался клыками в ее плоть, разрывая податливые ткани, ожидающие моего прикосновения, жадно глотал бьющую алую кровь, слизывая капли, падавшие на ее грудь. Я опять чувствовал парение, слияние с Тем, Который Есть Я. Он наслаждался вкусом моей любимой вместе со мной. Он был еще более жаден, чем я. Мы были счастливы, я, моя любимая, и Тот, Который Есть Я. Мы были едины, а впереди у нас была вечность. Когда я погружал руку в раскрытый живот моей любимой, нежно перебирая сизые скользкие внутренности, оглаживая их, я чувствовал радость обладания.

Они прервали мое счастье. Они разорвали связь с Тем, Который Есть Я! Они ворвались в нашу комнату, где мы наслаждались друг другом, оторвали меня от моей любимой, не дав нам дойти до конца в нашей близости. Они прервали туго натянутую нить одним движением, в тот момент, когда все было так хрупко, когда я уже чувствовал ее сердце под своей ищущей ладонью, когда Тот, Который Есть Я напрягся в последнем ожидании перед взрывом экстаза…

Но они уже были рядом, оттаскивая меня от моей любимой, выворачивая мои руки, тянущиеся к ней.

Они разбивали мне губы, которые только что ласкали ее, били короткими резкими ударами, настаивая, чтобы я прекратил кричать. Но это была моя квартира и моя любимая! Какое право они имели врываться, разбивая двери? Какое право они имели надевать на мои руки эти железяки, которые были мне смешны, ведь я мог разорвать их легким движением кисти.

Мог… Да, в тот момент я был уверен, что могу это сделать. Стряхнуть жесткие руки, удерживающие меня, разбросать чужих людей по комнате, вминая их мягкие тела в стены, сломать наручники… Я чувствовал легкость пустоты и уверенность, сопровождавшую меня много лет. И я шевельнулся, ожидая, что захват расслабится, пальцы начнут разжиматься, и я смогу выскользнуть из этих рук.

Но ничего не произошло. Я дергался и рвался изо всех сил, уже зная, что это бесполезно. Я кричал, брызгая слюной, повисающей жалкими потеками на моем подбородке, но они только били меня по лицу, продолжая держать. И я чувствовал вкус своей крови и холодное отчаяние от осознания того, что Тот, Который Есть Я оставил меня одного. Он ушел, оставив только тень своего присутствия, тонюсенькую паутинку, все еще связывающую нас, как во времена моего детства в далеком замке. Да, я был виноват перед ним, я позволил этим чужим людям прервать наше наслаждение, наше насыщение, единение. И я был брошен, в качестве наказания, оставлен во власть этим людям…

А они бродили по квартире, спотыкаясь о какие-то вещи, осторожно обходя мою любимую, неподвижно лежащую, прикрытую грязноватой простыней, по которой расплывались пятна ее бесценной крови. Какая-то грязная тряпка впитывала кровь, которую я так любил! Это было мучительно, но они даже не хотели открыть лицо моей любимой, чтобы я мог хотя бы еще раз взглянуть на него. Они не слушали моих уговоров, как я ни пытался доказать, что они обрекают ее на окончательную смерть, прервав наше уединение в такой момент. Я был слаб, и сознавал это.