Вам — задание

— Э, милая, — испуганно сказала Анастасия Георгиевна, — послушай моего совета — не лезь ты в это дело. Мы же с тобой мирное население, а немцы таких не трогают. Они же берут только тех, кто им вредит. Вот и тебе я советую: нечего в драчку лезть, у них вон сколько солдат да орудий разных, что ты им сделаешь? Только голову потеряешь. Поэтому, послушай меня, выбрось такие мысли из головы и другим об этом не говори, а то придет времечко — пожалеешь.

Латанина улыбнулась:

— Что, тетя Стася, пойдете на меня в гестапо доносить?

— Да ну тебя! Чего это я пойду, будто я не вижу, что не всерьез все это мелешь. Расскажи-ка ты лучше, как дела дома, все здоровы?

— Да, слава богу. Я, кстати, чего к вам забежала? Не одолжите ли вы мне терки, хочу оладей картофельных приготовить.

— Почему же не одолжу. — Хозяйка вышла на кухню и принесла терку. — На, бери, делай себе оладьи и ешь на здоровье.

Светлана взяла терку и ушла. Анастасия Георгиевна долго смотрела ей в спину, когда она шла по двору к калитке. Владимир глухо сказал:

— Ну, завтра надо ждать гостей. Вот увидишь, мама, после обеда немцы как штык явятся к нам.

Когда пришел Михаил Иванович, мать, сын и дочь, дополняя друг друга, сообщили ему о «гостье». Это взволновало Михаила Ивановича, и он долго о чем-то думал. Затем посмотрел на жену и детей:

— Ладно, огорчаться не следует. Во-первых, может, мы зря Светлану подозреваем, во-вторых, как стемнеет, мы с тобой, Володя, кое-что перепрячем в огороде. — Михаил Иванович встал со стула, прошелся по комнате и неожиданно улыбнулся. — И в-третьих, завтра воскресенье, и вы вдвоем снесете все это на базар и отдадите одному человеку, ну, а как это сделать, я скажу завтра, а сейчас я хочу есть, и если ты, мать, меня сию же минуту не накормишь, я умру с голоду...

Воскресное утро выдалось солнечным и морозным. Отец попросил Володю покараулить, а сам направился с лопатой в огород, где ночью они закопали в ведре все то, что надо было сегодня передать партизанской связной.

Позавтракав, Анастасия Георгиевна и Володя направились на базар. Возле калитки они столкнулись с женщиной из соседнего дома. Она тоже шла на базар, и они пошли втроем. А вот и он — Комаровский рынок, расположенный у самого болота, через которое летом пройти было невозможно, а сейчас люди подходили к базару со всех направлений.

Мать делала вид, что приценивается к продуктам, а сама глазами искала нужного ей человека. Соседка, которая уже успела выменять довоенную шерстяную кофту на небольшой кусочек сала и десяток яиц, начала поторапливать Анастасию Георгиевну.

Славина ломала голову над тем, как избавиться от соседки. Но вдруг началась паника, послышались крики: «Облава! Облава!»

Мать взяла сына за руку:

— Остаемся на месте. Документы у нас в порядке.

Володя удивился. Он хорошо знал, что у матери в сумке лежат ровные стопки писчей бумаги, копирка и, самое главное, фотоаппарат. Все это они должны передать женщине, партизанской связной, которая скажет: «Нет ли у вас в продаже сапог и дамской шубы, желательно черного цвета?» Мама и соседку позвала с собой для прикрытия, а тут, на тебе, — облава! Он наклонился к матери и тихо, чтобы соседка не слышала, проговорил:

— Мама! Но у тебя же в сумке...

Мать посмотрела на сына умными добрыми глазами и неожиданно улыбнулась:

— Ох, как ты у меня, сынок, вырос! Чтобы сказать маме что-то на ухо, уже нагибаться стал.

Володя стоял озадаченный, смотрел на мать и думал: «Вот это мама! В такой момент так держится да еще шутит!»

В это время гестаповцы и полицаи начали гнать толпу через площадь в сторону улицы Цнянской. Там они образовали пропускной пункт. Толпа оттеснила от Славиных соседку. Мать, проходя мимо воза, обратилась к сидящему на нем старику:

— Дедушка! Продай десяток яиц!

Дед удивленно посмотрел на женщину, которая решила покупать яйца в такой момент.

— Я, дочка, не продаю. Меняю.

— Дедушка, милый, а ты продай. Вот тебе марки, дай — хотя бы десяток. Пойми — очень надо! — и, помолчав, глядя прямо в глаза старику, добавила: — Для жизни надо!

Старик перевел взгляд туда, где толпились у пропускного пункта люди, и начал дрожащими руками, не считая, перекладывать в корзину Славиной яйца.

— Бери, родная, раз для жизни надо.

Когда он положил в корзину десятка полтора яиц, мать сказала:

— Хватит, спасибо.

Но дед продолжал перекладывать яйца, штук тридцать положил и проговорил:

— Ну, с богом. Идите, люди добрые.

Мать протянула ему все марки, которые были у нее, но старик отшатнулся:

— Не нужны эти бумажки, у нас с тобой, дочка, есть только одни деньги. Придет время — будем ими рассчитываться!

— Спасибо, дедушка! Счастливо оставаться, добрый человек!

Дальше они шли молча. Все ближе двойное оцепление. Стоят офицеры, проверяют документы, отводят в сторону, под особую охрану, тех, у кого документов нет. Почти через одного человека — обыск. Володя исподтишка взглянул на мать. Лицо чуть побледнело, но спокойно. Уже совсем близко контроль.