Вам сообщение

Грета этого не ожидала. Ни такого ответа, ни тем более ласки. Она замерла под его взглядом со странным, незнакомым чувством благодарности.

— А теперь мы поедем за твоим велосипедом.

Боль

В одно и то же место можно прийти разными

путями. Иногда дорога оказывается труднее,

чем ты думал, иногда подъемы заставляют

сожалеть о том, что ты вообще вышел из дома.

Но именно в конце подъема горизонт

расширяется и поездка превращается

в приключение. Наш голос — это призыв

к горизонтам, бесконечным,

как небо.

Серена всматривалась в лицо своей дочери с тех пор, как та встала. Грета спокойно цедила из чашки кофе с молоком и поглядывала на стрелки-гусеницы. Спокойно. Серена никогда не видела ее спокойной. Казалось, дочь все делала под воздействием какой-то силы, которая толкала ее прочь из дома. Как будто в любом другом месте ей было лучше. Сегодня она даже села за стол, чтобы позавтракать. С ней что-то случилось.

— Что это у тебя? — заволновалась Серена, вдруг заметив порез на ее ладони.

— Ничего.

— Дай-ка посмотреть.

Грета дала матери изучить рану:

— Мам, правда ничего, я просто упала с велосипеда.

«Мам»? Она уже года два не называла ее мамой. Хорошо было снова услышать это слово. Оно пахло молоком без кофе. И тем временем, когда Серена мазала зеленкой разбитые коленки дочери. Теперь Грета могла сама о себе позаботиться.

— Ладно, послушай, — сказала «мам», присаживаясь на соседний стул, — не хочешь мне ничего рассказывать — не надо. Но если тебе захочется с кем-нибудь поговорить — я всегда рядом.

Грета смотрела в чашку. Ее щеки медленно краснели от смущения. Она думала об Ансельмо, о вчерашнем вечере, о прощании у подъезда.

— Я знаю, что ты всегда рядом, — ответила она матери.

В ее голосе не было обычного раздражения. В нем была нежность. Что-то новое, едва уловимое, но Серена тут же все поняла: ее дочь влюбилась.

— Если так и будешь смотреть в чашку, опоздаешь, — сказала она с заговорщической улыбкой.

Грета вдруг очнулась. Сегодня жирная гусеница ползла по часам быстрее обычного. Торопливо проглотив остатки кофе, она побежала в свою комнату за Мерлином и через несколько минут уже была на улице.

Площадь, которую она всегда ненавидела, сегодня была самым прекрасным местом на земле. Она посмотрела на газон, изрытый колесами скутеров и велосипедов. Здесь всего несколько часов назад Ансельмо попрощался с ней, скользнув губами по щеке. Они нашли Мерлина, брошенного у подземного перехода, и возвращались домой на двух велосипедах, съезжаясь на каждом светофоре, чтобы потом снова выровняться в линию друг за другом. Они подъехали к Корвиале уже на закате. Тихие пустынные улицы заливал золотистый свет. Грета прислушивалась к двум велосипедам, которые переговаривались без слов, и смотрела, как их колеса катят по асфальту, то отстают, то обгоняют друг друга, играя с дорогой, как будто в жизни нет и не может быть ничего другого.

Она села на седло и услышала одинокий звук цепи, покатившейся по зубчатому колесу. Давя на педали, она вспоминала всю их историю с самого начала. С того момента, как они случайно встретились, когда у нее прокололо камеру. Потом подумала о Бахар, о письме, которое пришло накануне ее отъезда, о вчерашнем вечере. Ансельмо всегда возникал из ниоткуда в тот самый момент, когда нужна была его помощь. Просто совпадение? Чистое совпадение, чтобы создать совершенное мгновение? Спокойное утро дрогнуло, дорога запрыгала под колесами. Асфальт перешел в брусчатку из маленьких кирпичей, на которых ее велосипед задребезжал, путая мысли.

— Эмма, завтрак готов.

Услышав голос домработницы, Эмма побурчала и повернулась на другой бок.

Женщина поставила на письменный стол поднос с чаем, стаканом свежевыжатого сока и только что вынутым из печи круассаном и открыла окно. Свежий мартовский воздух и ясный утренний свет обдали комнату как ушатом ледяной воды. Эмма свернулась калачиком с твердым намерением даже носа не показывать из-под теплого одеяла.

— Мама разозлится, если ты опоздаешь в школу. Вставай.

Нет. Сегодня нет. После того что случилось вчера, она не хотела никуда идти, ее мать могла злиться сколько угодно. Ее утренние занятия йогой для того и предназначались: выместить зло.

— Я простудилась. Я не пойду в школу, — хрипло прошептала Эмма. — Мама все знает.

Домработница посмотрела на гору одеял, наваленную на кровати. Сложила руки на груди и нахмурила брови. Она понимала, что Эмма лжет, но сказала только то, что должна была сказать:

— Ну, хорошо, если мама все знает.

— М-м-м.