Вам решать, комиссар!

— Но, господа, как вам в голову могло прийти именно сегодня искать фрау Хорстман дома? Сегодня, когда проходит бал прессы? Могли бы и сами сообразить, где ее искать, и нечего было будить меня!

— Значит, едем в Фолькс-театр, — спокойно сказал Циммерман, когда субретка захлопнула дверь перед его носом.

* * *

Из дневника комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«В ту ночь, с пятницы на субботу, я заметил, что мой пес необычно обеспокоен. Я тоже не мог как следует сосредоточиться. В работе над книгой «Расследование убийств», которую считаю делом всей своей жизни, продвинулся едва на пару абзацев.

Отчасти мое состояние объяснялось тем, что Циммерман так и не позвонил. Обычно он звонит ровно в полночь. Коротко сообщает, что произошло за день, и советуется, как быть дальше. Наша взаимосвязь — результат нескольких десятилетий совместной работы. Мы не просто добрые друзья, но и знаем, что у каждого из нас есть способности, которых недостает другому. Взаимно дополняя друг друга, мы достигаем непревзойденных результатов. Циммерману недостает воображения, зато он практик с исключительной интуицией, способный решать и действовать в нужное время и в нужном месте, исключительно талантливый криминалист без капли сентиментальности. Один из тех, о ком говорят, что не пощадит и родного отца. Разумеется, в том случае, если это будет полностью обоснованно и неизбежно в интересах дела.

Но этот случай оказался исключительным. Ситуация развивалась настолько быстро, что и думать нечего было притормозить ее. Мы, конечно, пытались, но без толку».

* * *

— Без приглашения нельзя, — с решительным жестом категорически заявил распорядитель у главного входа в Фолькс-театр на Шванеталерштрассе.

Циммерман кивнул Фельдеру, и тот достал удостоверение.

— Мы по службе!

— Это совсем другое дело. — Распорядитель тут же сменил тон. Кивнул своему тут же примчавшемуся коллеге, и оба вытянулись чуть не по стойке «смирно», моментально вжившись в роль ярых помощников органов закона и правопорядка.

— Какие будут указания?

— Вы знаете обер-кельнера Хартвайлера? — спросил Циммерман.

Разумеется, они его знали.

— Попросите его прийти сюда, но как можно незаметнее. Скажите, что с ним хочет говорить комиссар Циммерман.

Распорядитель шустро взбежал по лестнице, и через несколько минут из толпы гостей вынырнул обер-кельнер и приятельски протянул Циммерману руку. Ведь несколько лет назад Хартвайлера, заподозренного в соучастии в афере с самоубийством, комиссар уберег от ареста, который мог погубить тому репутацию.

— Чем могу служить, герр Циммерман?

— Можете сообщить мне что-нибудь о некоей фрау Хорстман? Зовут ее Хельга. Вы ее знаете?

— Разумеется, — подтвердил обер-кельнер. — Отлично знаю. Она не из тех, кого не заметишь.

— Можете рассказать подробнее? — настаивал комиссар. — Нас интересует любая мелочь.

Хартвайлер охотно дал свою несколько специфическую характеристику:

— Ну, если говорить о привычках этой дамы… Фрау Хорстман понимает толк в хороших винах. Не имеет привычки пить всякую шипучку, всегда требует настоящее шампанское, обожает «Дом Ренар», «Блан де Блан», последнее время — «брют» урожая 1964 года, то есть лучшие марки. И цена соответствующая…

— А кто за это платит?

— Тот, кто ее сопровождает, разумеется. На этом балу, например, господин из газеты, который взял на себя опеку над ней.

— То есть это не всегда ее муж?

— Как правило, нет, герр комиссар. И обычно ее угощение оплачивается за счет какого-нибудь издательства.

— Кто может проинформировать меня подробнее?

— Кельнер, обслуживающий ее стол. Постараюсь, что бы он немедленно был в вашем распоряжении.

В золоченой ложе Фолькс-театра восседал директор «Мюнхенского утреннего курьера» Тириш. Склонившись к плечу совладельца газеты Анатоля Шмельца, он доверительно шепнул:

— В зале и банкир Шрейфогель.

— Я его видел, и мы уже раскланялись.

— Представь себе, он хочет говорить с тобой. Мне сообщил это один из его людей. Эта беседа может оказаться для нас весьма важной и многообещающей.

— Ах, этот Шрейфогель, — развел руками Шмельц, которому было ясно, что банкир снова навлечет неприятности. — Мы и так уже сделали для него более чем достаточно. И о многом умолчали, а ему все мало. Может, мы слишком охотно идем навстречу?

— Но это все мелочи по сравнению с тем, что грозит теперь, — объяснял Тириш, который в финансовых вопросах разбирался гораздо лучше, чем Шмельц, хотя и изображал человека с художественными наклонностями и интересами.

— Ты пойми, мы — фирма, располагающая миллионным капиталом, но Шрейфогеля оценивают в несколько миллиардов. Это один из богатейших людей в Федеративной республике, и вот теперь на него готовят атаку — разумеется, слева.

— Уж не от Вардайнера ли? — навострил уши Шмельц.

— Не исключено, — подтвердил Тириш, — но как бы там ни было, мне кажется, самое время нам занять четкую позицию. Нам — то есть нашей газете и твоей редакции.

— Ты ведь не думаешь, что мы открыто выступим за Шрейфогеля? — Шмельц, видимо, вспомнил о морали — редчайший случай.