Вам решать, комиссар!

— Ты большой фантазер, Петер. В этом твоя сила, но и слабость тоже. — Сузанна словно обращалась к своему отражению в зеркале. И без всякого перехода воскликнула: — Нас ждут на балу холостяков! Ты должен произнести речь с приветствием масленичной церемонии. Сосредоточься на этом.

* * *

Комиссар Циммерман по пути от Келлера к себе домой снова заехал в управление. Инспектора Фельдера это не удивило, он тут же доложил:

— Фон Гота оставил рапорт о поездке к Генриетте Шмельц. Бумага у вас на столе.

Комиссар рассеянно кивнул. Как всегда, когда возвращался от Келлера.

— Больше ничего нового?

— Звонил генеральный прокурор Гляйхер, хотел срочно с вами поговорить.

Циммерман и это принял без комментариев. Фельдер продолжал:

— Появлялся капитан Крамер-Марайн, они с Вайнгартне-ром в техотделе. Явно хочет похвалиться какой-то находкой.

Через несколько минут Циммерман уже слушал разглагольствования Крамер-Марайна:

— Следы шин указывают, что автомобиль был снабжен бескамерными шинами, после изучения каталога промышленных образцов мы определили их как марку «файрстоун-феникс». Это новейший образец. Таких в Мюнхене еще немного.

С полчаса капитан морочил слушателей всякими техническими деталями, пока его не перебил звонок телефона. Звонил генеральный прокурор доктор Гляйхер, желавший говорить с комиссаром Циммерманом.

Гляйхер: Я несколько раз тщетно пытался вас застать, дорогой Циммерман. Не воспринимайте это как упрек. Меня интересует дело Хорстмана. Почему меня вообще не информировали? Ведь это предписано в ваших инструкциях.

Циммерман: Потому что пока не ясно, идет ли речь о простом дорожном происшествии, герр прокурор.

Гляйхер: Если этим занимаетесь вы, Циммерман, значит, дело гораздо серьезнее. Я прав?

Циммерман (вынужденно): Пожалуй.

Гляйхер: Значит, я хочу от вас полного отчета. Со всеми деталями.

Следующие полчаса Циммерман был занят тем, что докладывал прокурору о всем, что они до сих пор выяснили. И признал, что пока не готов сделать какие-то выводы. О своих предположениях упоминать не стал. Фельдер, следивший за беседой, в глубине души был восхищен дипломатическими способностями шефа.

Доктор Гляйхер высказал в конце концов свои опасения:

— Что-то все это мне как-то не нравится. Прошу, Циммерман, отнеситесь к делу с максимальным вниманием. Можете рассчитывать на мою полную поддержку. — И потом, уже совсем официально: — Прошу непрерывно информировать меня о развитии дела. Со всеми подробностями.

* * *

Из показаний нескольких женщин об их отношениях с Анатолем Шмельцем, добытых и запротоколированных ассистентом фон Готой:

Мария К., Афины, актриса:

Чтобы понять, из чего родились наши отношения с Анатолем Шмельцем, нужно войти в ситуацию человека, постоянно живущего здесь, в Греции. Здесь нас окружает дух тысячелетней эллинской культуры, он определяет и античный образ мыслей. Мы прощаем несовершенства телесной оболочки человека, если они уравновешены красотой его души. Это полностью относится к Анатолю.

Впервые мы встретились в ресторане афинского отеля «Хилтон» на приеме, устроенном в целях расширения международных контактов. Анатоль сидел за длинным столом прямо против меня. Посреди этой стерильной обстановки, типичной для американского образа жизни, его сильная личность привлекала всеобщее внимание.

Позже я поняла, что он, по существу, человек деликатный, в душе поэт, сердечный и заботливый друг. Его внешности я буквально не замечала, так была очарована благородством и красотой души. То, что я на тридцать лет моложе него, не имеет никакого значения. И прошу вас, никогда не называйте в связи с моим отношением к Анатолю Шмельцу имя Хайнца Хорстмана.

Мария Антония Бауэр, Мюнхен, секретарь редакции:

В кабинете шеф-редактора, то есть у доктора Шмельца, стоял широкий кожаный диван, он остался еще со времен нацистов. Его называли не иначе как «ложе наслаждений» или «матрац для повышения квалификации», поскольку те, кто когда-либо оказывался на нем, могли рассчитывать на повышение.

И я сама как-то раз прямо посреди диктовки очутилась на этом редакционном трамплине. Но собралась с силами и кое-как освободилась. Разумеется, при этом я не звала на помощь, понимала, что из-за скандала вылечу с работы в два счета. Так что я прикинулась робкой ланью и сбежала.

Только при этом не подумала о Хесслере, который всегда, как тень, был рядом с шефом. И когда я отказалась ублажать начальника, этот тип догнал меня в коридоре. Правда, стоило еще раз разыграть девственницу. Как и Шмельц, Хесслер меня отпустил, сплюнув и добавив пару слов. Так вот я и справилась.

О такой «диктовке» я рассказала своему близкому другу Лотару. Он только посмеялся, а потом рассказал Хорстману. Ну а тот всю историю и записал.