Вальведр

— Вы перемещаете вопрос, — отвечала она, доставая из своей груди записку, которую я написал ей два дня тому назад. — Я думала, что вы просили меня сделать вас достойным меня и не отдавать на жертву отчаянию. Сегодня все переменилось, и выходит так, будто я прошу вашего доверия и умоляю вас считать меня достойной вас. Знаете что, бедный мальчик, вы обладаете бурным характером, но человек вы слабый, а я недостаточно энергична, недостаточно ловка, чтобы научить вас любить. Я чересчур бы мучилась, а вы сошли бы с ума. Мы помечтали о романе. Не будем больше говорить об этом.

Она разорвала записку на мелкие, мелкие клочки и разбросала их по траве и по кустам. Затем она встала, улыбнулась и хотела было присоединиться к Павле. Мне следовало предоставить ей свободу действий, и мы были бы спасены!.. Но выражение улыбки ее было раздирающее, а на ресницах ее показались слезы. Я удержал ее, стал просить прощения и обещал, что никогда больше не буду задавать ей вопросов. В последующие два дня я раз сто изменял своему слову, но я не добился от нее ничего другого, и слезы были ее единственным ответом. Я ненавидел себя за то, что мучаю такое кроткое существо. Она же, несмотря на частые припадки досады и сильные возмущения своей гордости, не успела порвать: злопамятство было ей незнакомо, и прощала она с безграничною мягкостью.

IV

Посади этих бурь с примесью наслаждений я забывал решительно все, а упражняя свои силы против увлекавшего меня потока, я чувствовал, как они слабеют, и как меня манит мечта о счастии во что бы то ни стало.

Как вдруг с горы был спущен сигнал, объявлявший мне о вероятном возвращении Обернэ на завтра. Это была двойная ракета, обозначавшая, что все идет отлично и что мой друг направляется в нашу сторону. Но с ним ли г. де-Вальведр? Будет ли и он здесь через полдня?

Только теперь я призадумался в первый раз, как мне держаться относительно мужа, и ничего не мог придумать такого, что не леденило бы меня от ужаса. Что бы я ни дал для того, чтобы иметь дело с грубым, несдержанным человеком, которого я мог бы подавить и парализовать холодным пренебрежением и спокойным мужеством! Но этот Вальведр, которого мне описывали таким спокойным, таким равнодушным или милосердым к жене и, во всяком случае, таким вежливым, осторожным и так тщательно соблюдающим самые щепетильные приличия… Как посмею я выдержать его взгляд? С каким лицом стану я принимать его авансы? Ведь несомненно, что Обернэ говорил ему обо мне, как о своем лучшем друге, и что в силу своих лет и общественного положения г. де-Вальведр станет обращаться со мной как с молодым человеком, которого хотят ободрить, которому желают покровительствовать и, в случае нужды, даже давать советы. Я больше не расспрашивал о нем Обернэ. С тех пор как я любил Алиду, мне хотелось бы забыть о существовании ее мужа. Из тех немногих слов, которые мне пришлось против воли услыхать о нем, я представлял себе человека холодного, держащегося с большим достоинством и насмешливого. По мнению Алиды, это был тип человека с великодушными намерениями и с тайным презрением, проникнутый сознанием своего превосходства над людьми.

Окажись он отечески или оскорбительно благосклонен, я был достаточно уже несчастен для того, чтобы переносить еще позор и угрызения совести за свое вероломство относительно человека, которого мне, пожалуй, придется невольно уважать и чтить. Я решился не дожидаться его прибытия, но Алида нашла это трусостью и приказала мне остаться.