Он не стал спрашивать, что это. О столь многом в жизни было уже поздно спрашивать, столь многое было уже поздно знать. Он хотел знать, ему необходимо было знать только одно, то, что он наконец услышал: она его любила.
Выбравшись на задний двор, они вышли за калитку, а оттуда, по дорожке, которая вела вдоль всех домов, в переулок. А оттуда, завернув за угол, попали на улицу, которая шла параллельно той, что находилась перед их домом.
— Теперь на вокзал, — повторяла она. — На вокзал… Ну, давай же, Лу. Еще совсем немного осталось, несколько улочек. Если мы туда доберемся, то будем в безопасности. На вокзале всегда кто-нибудь есть, и днем и ночью… Там светло там нас никто не тронет. Сядем на поезд… Все равно какой, все равно куда.
Все равно какой, повторял он в такт биению своего сердца, все равно куда.
Дальше и дальше вперед двигались две шаткие фигуры, всхлипывая и задыхаясь, как пьяные. Да, пьяные желанием жить и любить в мире и покое. Ничьи глаза их не видели, ничьи руки не могли им помочь.
И когда этот центр сосредоточения городской жизни уже показался вдали, на другой стороне площади, привокзальной площади, — как она ему сообщила, поскольку сам он уже на таком расстоянии не видел, — вдруг сказалось невероятное перенапряжение. Ни ее руки, ни ее воля больше вынести не могли, и он упал рядом с ней лицом на землю.
Она сделала отчаянную попытку поднять его, но ослабела настолько, что повалилась на колени рядом с ним, как будто это он тянул ее к себе, а не она его.
— Не трать попусту времени, — вздохнул он. — Я не могу. Мне больше и шагу не сделать.
Она, снова поднявшись на ноги, рассеянно провела рукой по волосам и огляделась.
Тебя нужно спрятать в каком-нибудь помещении. Ах, любовь моя, если мы здесь слишком долго пробудем, нас могут схватить.
Она склонилась к нему и, приободрив его поцелуем, убежала прочь, оставив его лежать на месте. Она исчезла за дверью окаймлявшего площадь здания, на фасаде которого висел фонарь и была прибита вывеска: «Меблированные комнаты для путешественников».
Через минуту она снова появилась, кивком поторапливая кого-то, кто следовал за ней. Не дожидаясь своего спутника, она бегом поспешила к Дюрану, обеими руками подобрав юбки и скомкав их перед собой, давая таким образом возможность ногам беспрепятственно двигаться. Минуту спустя из здания вышел мужчина в одной рубашке и, на ходу натягивая куртку, направился вслед за ней.
— Сюда! — крикнула она. — Сюда, он здесь.
Мужчина присел рядом с ней у распростертого на земле тела.
— Помогите мне донести его к вам в гостиницу.
Человек, к которому она обращалась, здоровенный детина, схватил его в охапку и направился обратно к зданию. Она, забегая то с одной стороны, то с другой, пыталась помочь ему поддержать ноги Дюрана.
— Не надо, я справлюсь, — сказал он. — Вы только пойдите вперед и подержите дверь.
Над обращенными вверх глазами Дюрана покачивалось то в одну сторону, то в другую темное ночное небо, испещренное звездами. У него возникло ощущение, что оно находится где-то совсем близко. Затем оно сменилось светом газовой лампы на штукатурке потолка. Затем потолок накренился, а свет постепенно померк. Его несли вверх по лестнице. Рядом с ним раздавался частый топот ее каблучков, вклинивавшийся в промежутки между тяжелыми шагами того, кто его нес. А один раз две маленькие ручки схватили его свисавшую вниз ладонь, и он почувствовал жаркое прикосновение бархатистых губ.
— Прошу прощения, что это так высоко, — сказал ее помощник, — но других комнат у нас нет.
— Не важно, — ответила она. — Нам все равно.
Они вошли в дверь; и потолок, вначале темный, после того как зажгли свет, озарился мягким золотистым мерцанием. По стенам заплясали их тени.
— Положить его на постель, мадам?
— Нет, — слабо возразил Дюран. — Никаких больше постелей. На постелях умирают. Постель — это смерть. — Когда его опустили в кресло, он встретился с ней глазами и улыбнулся. — Я ведь не умру, правда, Бонни? — страстно прошептал он.
— Никогда! — хрипло ответила она. — Я тебе не позволю! — Она сжала крошечные кулачки, стиснула зубы, и в глазах ее вызывающе вспыхнули искорки.
— Послать за доктором, мадам? — осведомился их спутник.
— Пока больше ничего. Оставьте нас одних. Я дам вам знать. Вот, возьмите. — Протянув руку за дверь, она сунула ему деньги. — Я потом зарегистрируюсь.
Заперев дверь, она бегом вернулась к Дюрану. Упав перед ним на колени, она испытующе вгляделась в его лицо.
— Луи, Луи, помнишь, как я когда-то желала денег, нарядов, украшений? Сейчас бы я все это отдала за то, чтобы ты снова встал на ноги. Я бы даже свою внешность за это отдала… — Схватившись руками за свои упругие щеки, она оттянула их, как будто хотела передать ему их красоту и свежесть… — А чем же еще я могу поделиться?