Валькирия в черном

Она едва не потеряла сознание на ступеньках храма. И кто-то из местных потащил ее в аптеку.

Ту аптеку…

Скорее крохотную лавку на задворках храма, которую она потом так полюбила и посещала часто, все время, пока жила в Варанаси и ходила на Гхаты.

Сидеть на каменных выступах, серых от пепла. Смотреть, как жгут…

Как потом бросают кости и прах в Ганг.

Прах к праху… В воду, что все смоет и все очистит, всю скверну.

Когда убили мужа…

Его застрелили на их кипрской вилле прямо в бассейне.

Он сказал ей перед той поездкой… что же он сказал, ах да… что летит на Кипр по делам приобретения собственности на побережье банком. Пятница, суббота, воскресенье. Какие сделки совершаются в уик-энд?

Муж угнездился на их приморской вилле вместе со своей секретаршей. Они резвились в бассейне голышом, когда раздался выстрел.

Киллер… заказное убийство – так потом сказали и в местной полиции и уже здесь, в прокуратуре и МВД. Киллер, заказное убийство. У вас и вашей семьи есть какие-то подозрения, кто мог это сделать? Кто мог заказать его там, за границей?

Первое время следствие возлагало какие-то надежды на любовницу-секретаршу. В нее тоже стреляли. Пуля попала ей в голову, но врачи сделали операцию, обещали, обещали, обнадеживали.

Она осталась жива, но жила все эти годы как овощ. Никаких показаний, никакой помощи в расследовании – ничего, пуля задела что-то важное в мозгу.

Жаль…

Ах как жаль…

Наталья Пархоменко затянулась курительной смесью глубже.

Кипр уже как-то стерся из памяти.

Индия все перекрыла собой.

Кришна Дас поет мантру. И нет ничего более умиротворяющего. Надо любить, надо прощать. Она любила своего мужа.

Она все еще любит его.

До сих пор.

Ом наман шивайя…

Там, в Индии, в городе Варанаси, дымном от смога миллиона погребальных костров, сером от пепла сожженных тел, ей казалось, что она постигла природу любви.

Урок с толченым стеклом пошел впрок. Она скинула джинсы и футболку, оделась в сари, покрасила волосы, став брюнеткой, загорела как черт, да еще постоянно пользовалась атвозагаром. В общем, изживала напрочь свой европейский тип, маскировалась под местную. И ей это мастерски удавалось.

Если живешь там, надо жить как там.

Если возвращаешься сюда, нужно жить как здесь.

Не получается?

Тогда и тут маскируйся.

Дверь, занавешенная тяжелыми восточными шторами, со скрипом открылась. И на пороге возникла свекровь. Тучная Роза Петровна Пархоменко.

После похорон сына она еще больше потолстела и теперь с трудом поднималась по лестнице на второй этаж.

Но вообще-то сил и энергии в ее семьдесят лет им всем бы хватило с избытком.

– Опять обкурилась! Мать твою! – зычно возгласила Роза Петровна. – Наташка, ты давай это кончай в моем доме. Вонь уже вниз в холл прет. Что это у тебя там за дрянь сегодня?

– Благовония.

– Это благовония?!

– Жасмин, мама.

Да, Наталья Пархоменко звала свою тучную крикливую властную свекровь кротко «мама», так же, как когда-то и муж. Так же, как сейчас и младший брат мужа Михаил, Мишель.

– Давай кончай. Я кондиционер сейчас везде включу, – Роза Петровна в полутьме шарила по стене в поисках выключателя и настенного пульта кондиционера.

– Пожалуйста, не надо.

– О твоем же здоровье пекусь, дура.

– Спасибо, мама.

– Ты сделаешь, что я прошу?

– Что?

Курительная смесь начала действовать, и все уплывало… качалось… Шелковое сари, что она купила в Дели, посадка на поезд в Дарджилинге, ночь с тем немецким студентом в горном отеле, которую они провели вместе… изумрудная вода в бассейне кипрской виллы, подкрашенная кровью.

– Ты сделаешь, что я прошу? – повторила свекровь Роза Петровна.

– Да.

– Не слышу.

– Да, да, уже… я стараюсь.

– Не забывай, он ведь тебе муж был. Не только мой сын. Но и твой муж.

– Да.

– Если на весы-то положить, что больше потянет, а?

Там, в крохотной лавке-аптеке, где смазали целительной смесью сливочного масла и коровьей мочи ее раны и ссадины, причиненные толченым стеклом, имелись допотопные аптекарские весы.

На их бронзовые чаши ловкой рукой аптекаря бросались маленькие серые шарики – то ли воск пополам с цветочной пыльцой, то ли паутина с пеплом и соком гевеи. Но это было ни то, ни другое.

Наверное, яд.

– Мама, вы устали, присядьте, – Наталья Пархоменко рукой с зажатой папиросой показала на кушетку.

Роза Петровна хотела было захлопнуть дверь. Но передумала. И, переваливаясь, устремилась к кушетке.

Грузные шаги ее попадали точно в ритм музыки Кришны Даса. А ноги тонули по щиколотку в мягком ворсе турецкого ковра.

Глава 4 ПЕРЕД ЮБИЛЕЕМ

Адель Захаровна Архипова по обыкновению проснулась поздно, около полудня. Встала с кровати и первым делом прислушалась к себе. Она это так называла – прислушиваться к себе. Давление как? голова, а ноги как? суставы? В коленках мозжило, но голова не кружилась. День за окном спальни сиял солнцем, дышал свежим ветром.

В саду слышались громкие женские голоса, девичий смех.