ВАЛИС. Трилогия

– Сильный должен защищать слабого, – возразила Зина. – Так говорит Тора. Это главная идея Торы, главный Божий закон. А как Бог защищает человека, так и человек должен защищать слабейших, вплоть до животных и растений.

– Это противно природе жизни, – сказал Велиал. – Законам её развития, тобою же и установленным. Я обвиняю тебя в нарушении твоих собственных биологических первооснов, в нарушении мирового порядка. Ну да, конечно же, освободи всех узников, выпусти в мир орды убийц. Ты уже начал – с меня. Прими мою благодарность, но теперь я должен уйти; у меня много дел, да и у тебя, пожалуй, не меньше. Отпусти меня.

Козлёнок спрыгнул на землю и убежал, Зина и Эммануил смотрели ему вслед. С каждым прыжком он становился крупнее.

– Он погубит наш мир, – сказала Зина.

– Да мы его прежде убьём, – сказал Эммануил. Он вскинул руку, и козёл исчез.

– Он не погиб, – вздохнула Зина. – Он спрятался в мире, замаскировался. Теперь мы не сможем его найти. Ты же знаешь, что Велиал не умрёт, подобно нам он бессмертен.

Обитатели прочих клеток шумно просились на свободу. Не обращая на них внимания, Зина с Эммануилом высматривали отпущенного ими козла – козла, получившего свободу делать всё, что ему захочется.

– Я ощущаю его присутствие, – сказала Зина.

– И я тоже, – мрачно согласился Эммануил. – Наша работа уже погублена.

– Но битва не кончена, – сказала Зина. – Как сказал он сам, битва ещё только начинается.

– Да будет так, – сказал Эммануил. – Мы с тобою будем сражаться вместе, бок о бок. Как то было в начале, до падения.

Зина наклонилась и поцеловала его.

Он ощущал её страх, её оглушительный ужас. Тот же ужас был и в нём самом.

А что же станется с ними? – спрашивал он себя. С людьми, которых я хотел освободить? Какую тюрьму построит для них Велиал с его безграничной способностью строить тюрьмы? Тюрьмы грубые и тюрьмы утончённые, тюрьмы внутри тюрем; тюрьмы для тела и, что много хуже, тюрьмы для разума.

Пещера Сокровищ, что под Садом: тёмная и тесная, без воздуха и без света, без настоящего пространства и настоящего времени – ловушка, которая сжимается и душит попавшийся в неё разум. И мы допустили это, я и Зина, мы стали соучастниками мерзкой козлотвари. Её освобождение – это их порабощение; печальный парадокс: мы дали свободу поработителю. В своём стремлении к безбрежной свободе мы сдавили и смяли души всех живущих.

И это коснётся всех их, от высших до низших. Так будет, пока мы не сможем загнать козлоногого вновь в его клетку, пока он не будет сидеть за решёткой. А теперь он повсюду, никем и ничем не сдержанный. Его обиталище в каждом атоме, он вдыхается как воздух. И каждое дышащее им существо умирает. Не полностью и не физически, но всё равно смерть неизбежна. Мы освободили смерть, смерть духа. Смерть каждого, кто ныне живёт и желает жить. Это наш дар им, сделанный с самыми добрыми намерениями.

– Кому какое дело до наших намерений, – заметила Зина, знавшая его мысли.

– Дорога в ад, – сказал Эммануил. Причём, думал он, в самом буквальном смысле.

Только эту дверь мы и открыли, дверь в могилу.

А больше всего мне жалко мелких существ, тех, что почти не обижали всех прочих. Они не заслужили такой участи. А этот козломорф подвергнет их наибольшим страданиям, он будет мучить их в меру их невинности – это его способ нарушить великое равновесие, сорвать и погубить План. Он будет преследовать слабых и уничтожать беспомощных, он обрушит всю свою мощь на наименее способных себя защитить.

И тут мы обязаны вмешаться, сказал он себе. Встать на защиту малых сих. Это наша первая задача, наша первая линия обороны.

Радостно взмыв в вашингтонское небо, Херб Ашер взял курс на Калифорнию, к Линде Фокс. Это будет самое счастливое время в моей жизни, сказал он себе. На заднем сиденье лежали чемоданы с одеждой и всем самым необходимым – он не планировал вернуться в Вашингтон, к Райбис, в ближайшее время, а может, и никогда. Новая жизнь, думал он, направляя машину по ярко обозначенному трансконтинентальному маршруту. Это как сон, думал он, сон, ставший явью.

А затем он вдруг заметил, что в машине звучит слащавая струнная музыка. Изумлённый и потрясенный, он перестал думать и вслушался. Ну да, конечно, «Саут Пасифик», песня «Я выкину его из головы». Оркестр о восьмистах девяти струнах, если считать их по отдельности. Может, колонки дуром включились? Нет, индикатор не горит.

Я в криогенном анабиозе! – подумал он. А рядом шарашит мощный УКВ–передатчик. На всех беспомощных узников «Крио–Лаб Инкорпорейтед» льются пятьдесят киловатт звуковой дребедени. Сучьи они дети!

Потрясённый и испуганный, он замедлил машину. Ничего не понимаю, думал он. Я же помню, как меня освободили из анабиоза; я лежал в заморозке десять лет, а затем они подобрали нужные органы и вернули меня к жизни. Так ведь всё и было, верно? А может быть, это криогенная фантазия моего омертвелого мозга? И это, и то, что сейчас… Ох, Господи, стоит ли удивляться, что это так походило на сон – это и был сон, и есть сон.