ВАЛИС. Трилогия

Мой источник весьма уважаем: «Энциклопедия философии», издательство «Макмиллан», Нью–Йорк, 1967 год, статья «Гностицизм».

Я пытаюсь понять, как все это применимо к Жирному. Что за «состраданья мощь»? Как состраданье способно исцелить рану? И не становится ли таким образом Жирный самим Спасителем – спасенным спасителем? Похоже, именно об этом и толкует Вагнер. Идея спасителя происходит из гностицизма. Как она попала в «Парсифаль»?

Может, пускаясь на поиски Спасителя, Жирный искал самого себя? Чтобы излечить рану, нанесенную сначала смертью Глории, а потом и Шерри? Но что тогда в нашем мире можно считать аналогом каменной твердыни Клингзора?

То, что Жирный называет Империей?

Черная Железная Тюрьма?

Является ли Империя, которая «бессмертна», иллюзией?

Вот при каких словах Парсифаля каменный замок – и сам Клингзор – исчезает:

Mit diesem Zeichen bann’ Ich deinen Zauber.

Священный знак сражает злые чары.

Знак, само собой, крест. Спаситель, о котором толкует Жирный, – это, как мы уже выяснили, сам Жирный. Зебра представляет собой все «я», расположенные вдоль оси времени и расслоенные на супер– или транстемпоральные «я»; бессмертные, они собираются вместе, чтобы спасти Жирного.

Впрочем, я не отважусь сказать Жирному, что он ищет сам себя. Он к такому пока не готов, поскольку, как и все мы, жаждет обрести спасителя извне.

«Состраданья мощь» – полная чушь. Никакой мощи у сострадания нет. Жирный дико сострадал Глории, а потом Шерри, и ничегошеньки из этого не произошло. Чего–то явно недоставало. Чувство, знакомое многим, тем, кому приходилось беспомощно смотреть на больного или умирающего человека, или на больное или умирающее животное, ощущать ужасное сострадание, всепоглощающее сострадание, и сознавать, что сострадание это, как бы сильно оно ни было, – совершенно бесполезно.

Рану залечило что–то другое.

Для нас с Кевином и Дэвидом рана Жирного была делом серьезным, рана, которую нельзя исцелить, а сделать это следовало во что бы то ни стало. И способ мы знали: Жирному необходимо найти Спасителя. Вот только произойдет ли в будущем такое чудо, когда Жирный придет в себя, осознает, что он и есть Спаситель, и автоматически исцелится?

Ставить на это не рекомендую. Я бы не стал.

«Парсифаль» – одно из тех хитромудрых произведений, что вызывают в вас субъективное чувство, будто вы что–то из него почерпнули, что–то ценное, а может, и бесценное. Однако при ближайшем рассмотрении вы внезапно чешете в затылке и говорите:

– Погодите–ка, да ведь тут нет никакого смысла.

Я так и вижу Рихарда Вагнера, как он подходит к вратам Рая.

– Вы должны пустить меня, – заявляет он. – Я написал «Парсифаля». Там есть о Граале, о Христе, о страдании, сострадании и исцелении. Разве нет?

На что следует ответ:

– Ну, мы почитали и не нашли там никакого смысла.

Бац! Ворота захлопнуты.

Вагнер прав, и они там, за воротами, тоже правы.

Вот такая очередная китайская ловушка.

А может, я чего–то недопонял. Мы имеем дело с дзенским парадоксом. То, что лишено смысла, имеет больше всего смысла. Тут я, ничтоже сумняшеся, лезу в высшие сферы и начинаю использовать аристотелеву логику. Любой предмет либо «А», либо не «А» (Закон исключенного среднего). Каждый знает, что логика Аристотеля – полная чушь. Я хочу сказать, что…

Будь тут Кевин, он бы уже начал свое «ля–ля–ля». Он всегда начинает нести ахинею, когда Жирный зачитывает из своей экзегезы. Кевин не видит в мудрствованиях никакого смысла. И он прав – если рассмотреть мое бесконечное «ля–ля–ля» в попытках разобраться, как Жирный Лошадник собирается исцелить – спасти – Жирного Лошадника, то от этого «ля–ля–ля» нет никакого толку. Потому что Жирного спасти невозможно. Если бы хоть Шерри поправилась, тогда сгладилась бы горечь от потери Глории. Но Шерри умерла.

Из–за смерти Глории Жирный принял сорок девять таблеток отравы, а мы ждем, что он расправит плечи, отыщет Спасителя (какого Спасителя?) и исцелится. Исцелится от раны, которая еще до смерти Шерри едва не стала для Жирного смертельной. А нынче и Жирного Лошадника, можно сказать, нет. Осталась только рана.

Жирный Лошадник мертв. Утянут в могилу двумя зловредными бабами. Утянут, потому что он болван. Еще одна бессмысленная идея из «Парсифаля», идея, что быть идиотом – очень хорошо. Почему? В «Парсифале» страдания дают идиоту «познанья свет».

Как? Почему? Объясните, ради Бога!

Пожалуйста, объясните мне, чего такого хорошего страдания Глории и страдания Шерри принесли Жирному, или хоть кому–нибудь или чему–нибудь? Все это вранье! Злобное вранье! Страдания должны быть уничтожены.

Справедливости ради должен признать, что Парсифаль сделал это, исцелив рану, – Амфортас перестал страдать.

В действительности нам требуется врач, а не копье. Вот вам сорок пятый отрывок из трактата Жирного: