Валиханов

— Политика, — посмеивался Иван Ильич. — Все политика. Китайцы ездят смотреть паши печи, складывают потом такие же точно у себя — политика. Между прочим, у этих печек прелюбопытная история. Нанял я тут, в Кульдже, одного чалаказака и стал ему толковать на узбекском языке, что мне требуется. Он слушал, слушал и взмолился на чистейшем русском: «Да какую печку, ваше благородие, класть — русскую або голландскую?»

С Чоканом Захаров охотно беседовал о прошлом, настоящем и будущем Восточного Туркестана, западной колонии Китая, о сложностях русско-китайской торговли, о караванных путях, о причинах уменьшения привоза товаров из Внутреннего Китая. С большим удовольствием рассказывал Захаров любознательному поручику о русских синологах, получивших образование в Пекине, в русской духовной миссии — об архимандрите Каменском, об отце Иакинфе и о Василии Павловиче Васильеве, который ныне стал профессором Петербургского университета. С помощью Ивана Ильича Чокан пытался обучиться китайской грамоте. А главное — консул помог ему больше увидеть в Кульдже собственными глазами. Переговоры тянулись долго, со всяческими китайскими церемониями и откладыванием дел, так что свободного времени у Чокана оказалось предостаточно.

Он увидел, как живет простой люд, как китаец с утра до вечера бьется на базаре, там же обедает на последний ярмак[69] и там же спит.

«Если бы не эта дешевизна и не эта доступность, то нет никакого сомнения, что все оборванцы и бедняки, которыми так обилен Китай, вымерли бы давно от голода. Народу тысячи, и все это народ рабочий, дельный, трудолюбивый, но что же делать? Нет работы. Сколько рабочих рук пропадает даром! Сколько полезного народа. Труд здесь ставится в ничто. Китаец за 100 рублей складывает каменный дом, который бы стоил у нас 300 рублей. Вот до чего не ценят они труд и время».

Таких базаров, как в Кульдже, Чокан еще не видывал. Не площадь, а улица с лавками по обеим сторонам, и посередине во всю длину улицы приподнят над землей и огорожен перилами проезд лишь для одной телеги. Над лавками развеваются огромные флаги, пестрят вывески, на одной из них нарисован чудовищной величины сапог. У лавчонок — толчея, галдеж, азарт мелочного торга. Звенят ярмаки, нанизанные на нитку, как баранки на русской ярмарке. Под навесами сидят купцы — китайский в синей курме[70] и сером длинном халате, ташкентец в чалме, угрюмый кашгарец в белой рубахе и тюбетейке. На столах разложен товар. Трубки, кисеты, веера. Перец, бобы, арбузы и длинные китайские огурцы. Оборванный уйгур купил арбуз и тут же ест, размазывая сок по лицу. Посасывает трубочку, прикрыв глаза, маньчжур. Калмык перепоясался туго-натуго и щеголяет меховой рысьей шапкой. А там и казахский чапан мелькнул в толпе, и киргизский белый войлочный колпак…

Куда бы Чокан ни пошел, всюду слышалось: «Улус! Улус!»[71] — и толки о том, как странно одеваются варвары. Но потом к нему пригляделись и стали называть «хорошенький лоя»[72], уверяя Чокана, что он ни капельки не похож на русского или казаха. Китаянки выказывали к нему чрезвычайное расположение, но Чокан с опаской отнесся к обычаю милых дам вынимать изо рта трубочку и совать в рот понравившемуся гостю.

В Кульдже он узнал, что уйгуры специально переселены сюда, чтобы выращивать хлеб и снабжать войско. Он видел, как работают преступники, сосланные из южных губерний Китая, и как их обирают местные власти. Он выяснил, что китайцы при молотьбе вымачивают зерно водой, поэтому мука у них белее, чем русская, но испеченный хлеб быстрее черствеет. Он видел на улицах Кульджи колымаги с разукрашенными и набеленными красотками, которых называют разрушительницами городов и без которых не обходится ни один званый обед.

Он отыскал в Кульдже старика сказителя и слушал джунгарские песни о далеком прошлом. Они поразили Чокана. Время, оставившее в казахском эпосе унылые и мрачные предания, помнилось у джунгар как славное, полное блистательных побед над ногаями и казахами.

На кульджинском базаре Чокан многое услышал о жизни в других торговых городах — Яркенде, Хотане, Коканде, Кашгаре… Кашгар и Яркенд считались первыми по торговле городами. Средпеазиатские купцы называли Кашгарией весь Восточный Туркестан, а китайцы — при всей своей нетерпимости к чужеземцам — исключили Кашгар из-под общего закона империи и разрешили приезжать туда всем «западным народам».

Судя по записям в дневнике, Чокана все больше интересовал Кашгар, где Россия при заключении Кульджинского договора предлагала учредить факторию, но получила отказ. Он узнал, что это город чрезвычайно многолюдный. Большую часть населения там составляют мусульмане. Китайцы держатся особняком, и у них есть в городе цитадель, где они укрываются во время мятежей. Торгуют с Кашгаром главным образом купцы из Коканда, Андижана, Намангана и Ташкента, но много есть и других — бухарцы, персы, индийцы, кашмирцы, афганцы и тибетцы.