Валиханов

Он понимал теперь, какую глупость сделал, отдав Гутковскому и плащ и подорожную. Чтобы отправиться навстречу каравану, надо иметь при себе хоть какие-то регалии. Иначе или казаки схватят как-бродягу, или казахи ограбят, а то и уведут за Черный Иртыш… Этот крап не для прогулок одинокого безоружного человека. Днем придется где-то прятаться, а ночью рыскать за пропитанием. На беду, у Гирея иссяк запас муки, потерялось огниво…

Через открытую дверь он видел, что Гирей заканчивает сборы. Один только верблюд остается без поклажи, тот, на которого навьючат юрту. Что ж, пора…

Чокан быстро дописал последние строки:

«…Скажите, ради бога, где ваш караван? Поймите мое положение: что мне делать? Как же это Вы не обратили внимания на самый главный пункт — на слона: где ваш караван, вышедший, по достоверным сведениям, 15 числа из Семипалатинска. Все было бы отлично, дела мы вели хорошо. Все было замаскировано. Ни один мудрец киргизский не постигнул хитрости, и вдруг… срываюсь, срываюсь жестоко. На чем же? На приходе каравана! Прощайте. Сегодня я исчезаю. Что будет, ведает один лишь бог.

Ч. В.».

Получив это письмо, встревоженный Гутковский мчит в Семипалатинск.

Гирей откочевывает в горы, а обритый наголо человек в халате, какие носят азиатские купцы, остается один в степи без огня и хлеба. Он кружит поблизости от караванного пути, от еле заметных параллельных троп, пробитых в степи вьючным скотом. Тропы успели зарасти. Караваны теперь ходят редко. Три года назад подстрекаемая кем-то толпа сожгла русскую факторию в Чугучаке. Смуты в Кашгаре тоже не содействуют процветанию торговли.

Семипалатинский караван покажется на горизонте только 28 июня. На размышления у Валиханова оставалось очень много времени — 24 длинных летних дня. Степь жила своей жизнью, вдали пестрели горы. А он, голодный и грязный, прятался дотемна в камнях — один, наедине со своими мыслями. Он вспоминал не только всю свою жизнь. Он размышлял о жизни своего отца султана Чингиса, о бабушке ханше Айганым, о деде своем хане Вали, о знаменитом прадеде хане Аблае… Он думал о народе своем, который широко разбрелся по степи — от Тянь-Шаня до Урала, о его прошлом, настоящем и будущем.

Султан Чингис в положенный срок занялся с сыном родословной Валихановых. Чокан узнал, что он внук хана Вали и правнук великого хана Аблая. Как полагалось на Востоке, он выучил своих предков до седьмого колена. Родословная уходила в глубь веков — к хану Ишиму, оставившему казахам свод законов, именуемый «Древний путь Ишим-хана». А дальше Ишима, в дальней-дальней глубине, сияли легендарные имена: Барак-хан, Куюрчук-хан, Урус-хан… И в самом начале стояло имя великого завоевателя Чингисхана, потомками которого считаются все хапы и все султаны.

Чокан узнал от отца, что с давних времен казахи поделены на три жуза[1]: Младший, Средний и Старший. Его дед Вали правил Средним жузом, а великому Аблаю подчинялись и Средний и Старший жуз.

После отцовских рассказов о деяниях знаменитого прадеда воображением Чокана завладел храбрый и мудрый Аблай. Хотя он и был султанского рода, юность его прошла в лишениях, ему пришлось служить простым пастухом у богатого табуновладельца, и жена хозяина заметила, что молодой чужестранец никогда не пьет из нечистых чашек. Так открылось высокое происхождение юноши, и тогда-то хозяин одарил его лучшим скакуном из табуна, огнехвостым Чалкуйруком, на котором Аблай отправился завоевывать славу.

Попачалу он был рядовым воином, в сражениях добыл славу искусного полководца. Ему приписывали сверхъестественные качества, он — арках (дух), ниспосланный народу для великих дел. Этим Аблай был во многом обязан своему современнику, знаменитому поэту-импровизатору Бухар-жырау[2], воспевшему его подвиги и оплакавшему его смерть.

1723 год остался в памяти казахов как год великого бедствия — «актабан шубырынды». Джунгары[3] вторглись в Степь. Аулы панически бежали, усеивая свой путь телами погибших, бросая скот и имущество. В Хиве и Бухаре казахов встретили недружелюбно. Аулы двинулись на север, к границам России. Хан Младшего жуза Абулхаир в 1731 году обратился к императрице Анне Иоанновне с просьбой принять его в подданство. Казахи Младшего жуза стали считаться русскими подданными, и в 1741 году Оренбургская крепость оборонила их от нового нашествия джунгар. Абулхаир просил Россию помочь ему восстановить древний город Джанкент на Сырдарье, чтобы сделать его своей столицей. И Россия откликнулась: на Сырдарью отправили геодезиста и инженера под охраной казаков. Но в 1748 году Абулхаир был убит, и все работы прекратились.

Хан Среднего жуза Семене в 1731 году тоже принял присягу на верность России. Однако его признавала ханом только часть жуза — другой частью правили Абулмамбет-хан и Аблай-султан. В 1739 году Аблай-султан вместе с Абулмамбетом присягнул в Оренбурге на подданство России. Этот год можно бы считать началом верной службы Аблая русскому царю, если бы не крутые повороты в истории Степи и не его колоссальное честолюбие.