В Оренбурге современники Чокана Валиханова Т. К. Сейдалин и С. А. Джантюрин явно придерживались сословных предрассудков, делали чиновничью карьеру и записывали для Географического общества только тех акынов, которые защищали интересы казахской верхушки. Песни, опубликованные Т. К. Сейдалиным и С. А. Джантюрином, впоследствии возмутили Ибрая Алтынсарина, истинного собирателя казахского фольклора, педагога, просветителя и общественного деятеля. Нов 60-х годах Ибрай Алтынсарин еще только начинал свой путь и, несмотря на то, что мог в Оренбурге общаться с политическими ссыльными, больше прислушивался к своему учителю В. В. Григорьеву. В 1861 году Ибрай Алтынсарин праздновал большую победу: ему разрешили открыть в Тургае и в Иргизе школы для казахов.
Великому казахскому поэту и просветителю Абаю Кунанбаеву в 1862 году исполнилось 17 лет. Он учился в Семипалатинске, в медресе имама Ахмет-Ризы, и посещал украдкой от муллы русскую школу. Абай в 1862 году уже пишет стихи, но отец не даст ему закончить образование, увезет в аул и начнет обучать степной политике, готовить к управлению волостью. Надо полагать, что в ауле Кунанбая будущий поэт не раз видел Ивашкевича, злейшего врага Валиханова. Из записок Янушкевича известно, что Кунанбай пользовался покровительством этого своего «тамыра». Но слышал ли Абай что-либо о Чокане Валиханове, о его атбасарской истории? Неизвестно. Хотя, конечно, мог. Ведь его брат Халиулла Ускенбаев закончил Сибирский кадетский корпус, собирал для Костылецкого казахские легенды. И мальчиком Абай мог встречать в Семипалатинске губернаторский пышный поезд, в котором ехал молодой казах в русском мундире. И мог после видеть Валиханова, проезжавшего Семипалатинск по пути на Иссык-Куль и обратно, по пути в Кашгар и по возвращении оттуда, когда Чокан прожил в Семипалатинске почти месяц и бывал у Букаша в азиатской части города.
Русское революционно-демократическое движение и русская литература сыграют в жизни Абая ту же роль, что и в жизни Валиханова. Но Абаю в 1862 году еще нет никакого дела до того, что в Петербурге арестован студент Евгений Михаэлис, который был вхож к Чернышевскому, распространял прокламацию «К молодому поколению», участвовал в студенческих беспорядках, был брошен как зачинщик в Петропавловскую крепость, сослан без суда в Петрозаводск. Только в 1869 году Евгений Михаэлис (отбыв после Петрозаводска ссылку в Пудоже и на Таре) попадет в Семипалатинск, начнет изучать казахский быт и откроет в степи за Иртышом поэтический самородок, поможет самообразованию Абая. Все это будет только в 1869 году, а Валиханов искал единомышленников в 1862-м.
На кого он еще мог бы обратить внимание? На Салиха Бабаджанова, с которым его познакомил в Петербурге Лев Николаевич Плотников? В 1862 году Русское географическое общество избрало Бабаджанова членом-сотрудником по отделению этнографии и наградило серебряной медалью. Ходжа Мухамед Салих Караулович Бабаджанов много сделал для изучения быта казахов, но в глазах революционного демократа Чокана Валиханова Бабаджанов — ходжа, потомок Магомета, корреспондент реакционной «Северной пчелы».
Здесь стоит рассказать, что поделывал тогда внук Губайдуллы, Гази Валиханов. В заметке, опубликованной журналом «Нива» по случаю 30-летия службы султана Гази Валихана, написано — с его слов, — будто Чокан Валиханов ему завидовал и по приезде из Петербурга написал вместе со своим отцом Чингисом донос на Гази, обвиняя в подстрекательстве казахов против правительства. Ложь самая беспардонная. Скорее было наоборот. Но, так или иначе, Гази отправили за что-то в Тобольск, он прослужил там две недели и, будучи внуком своего склонного к авантюрам деда, поехал в Петербург, представился военному министру Д. А. Милютину, министр доложил о нем царю, и Гази прикомандировали к лейб-гвардии казачьему его величества полку.
В Степь пришла весна — как всегда, стремительная, звонкая, короткая. Вышли на свои пашни джатаки. После джута больше народа стало сеять хлеб. Кокчетавский округ — вопреки Чингису — делался самым оседлым в Среднем жузе. Из России тянулись обозы переселенцев, русское бедняцкое кочевье. Уговаривались с казахами, где можно вспахать землю под хлеб, пахали и сеяли, а осенью собирали урожай и двигались дальше в Сибирь, оставив в степи несколько свежих могил с березовыми крестами. Два года требовалось русскому кочевью, чтобы добраться до обетованной земли. Время по-прежнему имело разные измерения для разных людей. Для Чокана оно как будто остановилось после скачки во весь опор. Он читал внимательно петербургские газеты, прислушивался к тому, что приносит из столицы русский и казахский хабар. Что же делать? Возвращаться в Петербург и участвовать в общерусской общественной жизни, искать там свое место — с кем он и против кого? Или оставаться в Степи и заведомо бороться в одиночку?
Он остался.