Валентинка

– А у меня пара докладов… – Ты сверкнула улыбкой. – Ну и хватит работы.

Скамейку окатило светом: машина вывернула на улицу и ахнула, проносясь мимо. Очень тихо, музыкальным шепотом, ты сказала:

– Я хочу заняться с тобой любовью.

– Здесь?

– В Байе.

Я не уловил.

– Сказка на ночь… потом в постель.

– Хочешь сказку? Сейчас?

– Не такую, как в письмах, – сказала ты. – Те слишком сложные. Такую, как ты в Нью-Йорке рассказывал.

– Я давно не практиковался.

– Коротенькую!

– Хочешь историю, как мы занимаемся любовью… в Байе?

– Мне кажется, подходящий момент, – сказала ты. Про себя набрасывая картинку, я думал: как странно, что мы, даже вместе, вечно прячемся в фантазиях, в общей нашей иллюзорной жизни. Но секунды этой жизни сплетаются неистово, образуя собственную явь, и сейчас будет так же: греза внутри яви, внутри тумана, что сам по себе – греза внутри яви, и снова, и снова, неисчерпаемость китайских коробочек. Я уже понимал, что в этом наше средоточие, и сознавал: твоя любовь к историям и мое желание их рассказывать – две стороны одного процесса, объединяющего и обессмысливающего наши различия. Здесь, как почти во всем, я жаждал того, что, как ты надеялась, мужчина от тебя пожелает.

– Готова? – спросил я.

– Ага!

– Полдевятого утра. Я уже проснулся и ушел. У меня завтрак с католическим епископом и верховной жрицей кандомбле[32] – я пишу статью о вуду, политике или о чем там мне взбрело в голову написать. Ты после душа входишь в кухню, завернутая в полотенце, с блюда в холодильнике берешь кусок манго. В квартире прохладно, солнце еще не встало, но лучи бьют в кухонное окно. Высокое, с низким подоконником, глядит на полубалкон с коваными перилами, на перилах – лозы, белые цветы. Плитки на полу расцвечены солнцем. Шахматные – синие и желтые. Там ты и стоишь. Откусываешь манго. Сок будто расцветает на языке, солнце – ах, как оно гладит кожу. Ты роняешь полотенце – пусть солнце высушит бусины воды на животе и на ногах. Мысли медом текут в голове. Но ты не очень довольна. Сердишься: мы вечером поругались. Нет, не сердишься. Пожалуй, расстроена. Ты хотела пойти куда-нибудь развлечься. Я не мог – работал.

– У меня идея, можно? – спросила ты.

– Боюсь, что нет. Моя история. – И я продолжал: – Пока ты купаешься в солнечных лучах, я возвращаюсь с завтрака. Жрица меня надула, я выпил кофе с епископом и договорился перенести встречу. Я обломан, но это не конец света. Ты увлеченно сушишь волосы и не слышишь, как открывается дверь. Я вхожу в кухню из темноты коридора, из окна столько солнца – будто твой образ спроецирован светом. Ты в нем лучишься. Прекрасная нагая королева, что стоит на желто-синей шахматной доске. Ты стоишь боком, откусываешь манго. Сок поблескивает у тебя на губах. И твоя грудь, линия бедер и задницы, они расплываются в бело-золотом сиянии…

– Моей задницы! – переспросила ты. – Не очень-то романтично.

– Я неправильно сказал. Вот, слушай. – Я понизил голос до баритона: – У тебя прекрасная задница, детка.

– Слишком большая.

– Твоя задница прекрасна! Вся картина прекрасна. Я вижу тебя и будто к полу пригвожден. Будь я католиком, позвонил бы в епархию и сообщил о видении. Я смотрю, как ты доедаешь манго, потом оборачиваешься, лениво мне улыбаешься. В солнечном тепле ты жаркая и томная, ты рада мне… хотя еще готова брюзжать.

Я подхожу, целую родинку у тебя на плече, прямо над ключицей. Ты говоришь:

«Привет, – и прислоняешься ко мне. Моя рука скользит с твоей талии вверх, к правой груди – пожать ее. – Ну ты нахал», – говоришь ты.

«Еще сердишься?»

Ты пожимаешь плечами.

«Не сержусь…»

«Обижаешься, да?»

«Конечно обижаюсь».

Мой член через брюки тычется в тебя. Ты тянешь руку, гладишь его, прижимаешь ладонь к моему бедру.

«Это ничего не значит», – говоришь ты и поворачиваешь голову.

«Я утонул в работе, – отвечаю я после поцелуя. – И ты тоже».

«Мне до тебя далеко. Ты же одержимый!»

«Ну… Я вот сейчас не работаю».

«Потому что сейчас ты работать не хочешь! А вчера вечером…»

«Хочешь, устрою выходной?»

Ты задумываешься, потом спрашиваешь:

«Целый день? Сегодня?»

«Только дай главу закончить, ладно?»

Ты смотришь холодно.

«Шутка», – говорю я.

«Не хочу, чтоб ты устраивал выходной. Ты переживаешь, что небрежен».

«Пренебрегая тобой, я пренебрегаю собой», – говорю я.

«Ах, какой находчивый».

«Я же не лапшу на уши. Глупо вчера получилось. Стирал строки и печатал заново. Если б вышел из дома, смог бы сегодня работать».

«Ясно. Хочешь провести день со мной, потому что чувствуешь себя ущербным».

«Хочешь все усложнить, да? – спрашиваю я. – Устроишь мне выволочку».

«Я вчера весь вечер на тебя кидалась… а ты ворчал и твердил, что через минуту придешь. – Ты надуваешь губы. – Я теряю силу очаровывать».

Я в ответ смеюсь:

«Ну а теперь кто лапшу на уши?»

Ты опять лениво улыбаешься.

«Требую репараций».

«Пожалуй, что-нибудь придумаем», – отвечаю я.