Они с Тошей женаты уже второй месяц. До этого была многолетняя переписка, была зима в Одессе, когда они жили поблизости и могли видеться каждый день. Как часто тогда ездили они к морю, и оно, серое, бурное и злое, подкатывалось, шипя, к самым их ногам. Были тогда и тихие вечера в ее маленькой комнатке, она шила или читала, а Тоша рисовал ее. А потом как-то притащил мольберт, краски, и в комнате, так же как и сейчас здесь, стало тесно. Но это все было так хорошо, что о тесноте и не думалось.
Вся ее жизнь переплетена с Тошиной с пятнадцати лет.
Но потом, когда Тоша уехал из Одессы, а она осталась там, ей стало страшно. Со всех сторон ей говорили, какой Тоша талантливый, каким успехом пользуются его картины… Так, может быть, ему не нужна уже она, тихая, скромная учительница? Но Тоша все время писал, все время звал к себе. А тут еще начала писать и Валентина Семеновна… Требовать, чтобы она ехала, убеждать, что пора же им в конце концов повенчаться.
Больше всего Леля боялась свадьбы. Это ужасно — стоять перед всеми рядом с Тошей!.. И чтобы все знали, что они любят друг друга!..
Счастье, что для Тоши свадьба была ненужной, пустой церемонией, вызывавшей только досаду. Он сумел устроить ее так просто и скромно, что некоторые над ним даже посмеивались. А приятель Тоши Сергей Мамонтов рассказывал, как явился к нему Антон:
«— Я к тебе с большой просьбой.
— В чем дело?
— Завтра женюсь, шафером ко мне приходи.
Я говорю:
— С удовольствием, но я даже и не знал…
— Да, я только на днях решил, что женюсь. Приезжай завтра в такой-то час в Семеновский полк.
— Хорошо, — говорю.
Приезжаю. Думаю, что действительно парадная свадьба; вхожу в собор: никаких приготовлений, ничего. Священник приходит. «Здесь будут венчаться?» — спрашиваю. «Да, здесь заказана свадьба».
Вскоре приезжает невеста, невеста в карете приехала с родными, но жениха нет. Начинают волноваться — где же жених? Помню, стою на паперти, смотрю: нет, нет Серова. Наконец приезжает в пальто, в шапочке, на извозчике один Серов; заплатил извозчику четвертак, вошел в церковь.
«Ну что же, давайте венчаться!»
После мы с Серовым поехали в меблированные комнаты, где он жил, и там пили чай, — это и был свадебный пир».
Со стороны все это было, наверное, смешновато. Наивный мальчишеский нигилизм! Но Леля все поняла: они ведь люди одних убеждений!
Старому другу долговязому Ильюханции Антон писал: «Итак, я женат, человек теперь степенный, со мной не шути. Чего ты, скажи, мешкаешь, отчего бы тебе не жениться? Право.
Свадьба моя была торжественна невероятно. Сергей, конечно, шаферствовал. Илья Ефимович был одним из свидетелей, был, между прочим, весьма мил. Ну, я тебе скажу, имел я удовольствие поближе познакомиться с российским священством, то есть попами, ох, натерпелся я от них, горемычный. Чуть ли не с десятью отцами перезнакомился в один прием. Они-таки порядочные нахалы, немножко я от них этого и ждал, но не в такой степени. Слава создателю, больше с ними дела иметь не предстоит…»
Не выдержав серьезного тона, Серов послал Илье Семеновичу и стихи собственного сочинения, написанные на визитной карточке:
На этой самой Михайловской площади живут молодые Серовы. Валентин Александрович мечтает поскорее окончить портрет, заработать, сколько возможно, денег и увезти молодую жену в Москву, которую они решили избрать своим постоянным местожительством. Хочется ему не только уехать в Москву, но и повезти Ольгу Федоровну в свадебное путешествие. В этом году в Париже международная выставка.
Сейчас, собственно говоря, ничто, кроме портрета и безденежья, не держит Серовых в Петербурге. С «Юдифью» все определилось — опера в этом сезоне не пойдет, это решено окончательно. Значит, никаких костюмов рисовать не надо. Очевидно, в виде компенсации за это Александр III соблаговолил распорядиться о выдаче вдове Александра Николаевича Серова трех тысяч рублей на издание сборника критических статей композитора. Но с этим может прекрасно справиться и сама Валентина Семеновна. Она уже предприняла решительные шаги.